ГЛАВА 16

ГЛАВА 16

Зеленая металлическая калитка была открыта, наверное, нас ждали. Джисгуль заскочила во двор, с грохотом открыла дверь и исчезла в доме. Через полминуты из двери боком вышел, действительно, бегемот. Женщина была толстая и тяжело дышала.

— Проходите, — улыбаясь и почему-то озираясь по сторонам, сказала она.

Мы не успели сделать и шага, как вдруг из-за летней кухни, наверное, с огорода, выскочила старуха. В руках у нее была кривая, суковатая палка. Старуха подбежала к женщине, которую мы пришли лечить, и, что-то злобно крича, начала колотить ее палкой. Женщина завизжала, сделала пару кругов по двору и, с трудом протиснувшись в дверь, забежала в дом. Мы стояли обалдевшие, ничего не понимая.

— Все, — сказала Джисгуль, — полечили бегемота. Пошли домой.

— Ну ты хоть объяснить можешь? — взмолился я.

— Муж у нее давно умер, — объявила Джисгуль.

“Вот они зверские обычаи Азии,” — подумал я. В результате, после долгих объяснений Джисгуль, стало все понятно. Когда умирает муж, вдова остается жить у его матери. Этот закон никогда не оспаривался у дунган, тем более, кто возьмет с кучей детей? Бедная женщина просто хотела похудеть, а свекровь понимала только одно: что скажут люди, при муже толстой была, а без мужа значит замучили. Вот так ей и ходить до конца жизни толстой, потешающей детвору.

— Да, а “обмен веществ” у нее действительно серьезно нарушен, наверное, после родов, — поделился я с Татьяной.

Возле дома Фу Шина мы увидели Рашида и Ахмеда, которые прилагали невероятные усилия для того, чтобы затащить во двор к Учителю здоровенного барана. Баран упирался изо всех сил, у меня появилась возможность увидеть смерть во имя плова. То, что баран был какой-то редкой деликатесной породы, сомнений даже не возникало. Во дворе стоял маленький старичок с ножом обычных размеров.

— Ой, не могу, — поморщилась Татьяна и ушла в дом.

— Салям, — поздоровался я с незнакомым аксакалом.

Вокруг стояло несколько человек из чего стало понятно, что на это зрелище даже собираются. “Наверное, какой-то праздник,” — подумал я.

— Ой, не люблю, — пискнула Джисгуль и тоже исчезла в доме.

По школе мясо можно есть только раз в месяц, любой занимающийся боевыми искусствами знает, что от него замедляется скорость удара. Но есть все-таки необходимо, что бы оно время от времени поддерживало жесткость воина и лучше всего, если убиваешь сам. Я вспомнил, как Ням объяснял, почему одно мясо считается диетическим, а другое неудобоваримым. Оказывается, все зависит от разума животных, над которыми потешаются современные биологи. А ведь когда собираются резать свинью, она бедняга чувствует это за сутки. Мечется в своей загородке, тыкаясь рылом в доски. А потом за ней бегают пьяные мужики, неудачно тыкая здоровенным ножом. Мало того, что свинья психически на порядок выше собаки, ее чаще всего так и режут. И едят под самогон в наших селах мужики поросячий страх вместо свинины.

И чем больше страха было у животного перед смертью, тем вреднее его мясо. Но людям давно стало все равно, пугается животное или нет. Однажды Ням потряс меня тем, что предложил вдуматься, каково живется гибридам? Мы едим и убиваем тех животных, которых природа укрепляла на земле тысячи лет. А выведенные совершенно недавно? Взять хотя бы индоутку, птица которая ни ходить, ни плавать толком не может. Я видел этих птиц. Действительно страшное зрелище, отталкивающая внешность, похоже на птеродактилей. Идет качаясь, а прибавит шаг — сразу падает.

Ням предложил подумать — ходить не в состоянии, плавать тоже, ну и летать, конечно, не летает, зато ест без остановки. Тогда я его не понял и пожал плечами, но Ням заставил думать. Что в мозгу у этого гибрида, лишенного даже движения? Кто поручится, что мыслит он проще, чем человек, а перед смертью меньше страдает? Кто знает, какие мысли и страдания могут родиться в убогом и ограниченном теле? Вот я и задумался, неужели людям не хватает тех жертв, которые дала им природа?

Барана повалили на бок, старик положил ему на глаза морщинистую руку и что-то проговорил.

— Прощения у него просит, — я обернулся и увидел Кима.

Аксакал что-то показал глазами, и те, кто держали барана, отошли в сторону. Упрямое животное лежало тихо, как под гипнозом. Старик быстрым движением перерезал ему горло. Тот даже не вздрогнул.

— Действительно мастер, — с уважением сказал Ким.

Люди, удовлетворенно улыбаясь, стали расходиться. В этом доме обычаев не нарушали.

— Что за праздник, Ким? — спросил я у корейца.

— Праздника никакого, к Фу Шину генерал приезжает.

— Какой генерал? — удивился я.

— Китайский, — объяснил Ким. — А ты знаешь, что такое генерал в Китае?

— Слышал, что это очень серьезно.

— Ну, значит, ничего не слышал, — хмыкнул Ким. — Генерал в Китае — это то божество, которое решает человеческие судьбы и жизни, как пожелает.

— Это как? — не понял я.

— А так, неограниченные права. Он может свободно решить, жить тебе и твоим близким или нет. Не нужен суд, не нужны еще какие-то люди, все решает он один.

— Это что, сейчас, в наше время? — испугался я.

— Представь себе, — кивнул головой Ким. — Так что ты не сильно сетуй на бывшую Советскую власть.

Я пообещал ему.

— Поехали ко мне, — предложил Ким. — Что-то покажу. Твои ведь на луке?

— Поехали, — согласился я.

Дорога пылила уже не так, надвигающийся с гор холод придавил даже пыль. Когда приехали, я увидел плотно закрытый розарий и сразу вспомнил розу с нераспустившимися бутонами, стоящую на холоде в нашем дворе.

— Ким, у нас во дворе роза…

— Не спеши, — усмехнулся он, перебив меня, — роза принесет тебе еще много радости. Я сам хочу такую, но эти розы растут там, где желают. Спасибо, Сергей, — вдруг широко улыбнулся он.

— За что? — поразился я.

— За цветы, их мало кто замечает. Спроси у ребят, видел ли из них кто-нибудь этот куст? Правда, цветы умеют делать, чтобы их не замечали и открываются тому, кому хотят. Для других это будет просто роза, которую вроде бы видели.

— Пройдемся, — предложил Ким.

Двор был пуст.

— Жену с малышами к матери отпустил, — понял меня Ким.

Мы зашли за летнюю кухню, и я залюбовался увиденным. На небольшой тренировочной площадке с тренажерами сидели два молодых, очень крепких, обнаженных по пояс корейца.

— Бои хочешь посмотреть? — спросил Ким.

— Издеваешься? — хмыкнул я.

— Тогда смотри.

Я сделал надлежащий этикет и застыл, внимательно глядя на бойцов. Ким что-то крикнул по-корейски, они вскочили. Зрелище было впечатляющее, казалось, что у обоих под кожей стальные канаты, готовые в любое мгновение либо расслабиться, либо натянуться, как прикажет хозяин. Еще несколько мгновений — и они начали бой. Правила поединка были щадящие, но не более, в голову били только открытой ладонью. Техника незнакомая, да и откуда мне было знать корейскую школу, неизвестно когда занесенную на Тянь-Шань.

Молодые ребята дрались идеально, они как будто сошли с древних картин. Стремление победить не перехлестывало через меру, но было очень большим. Техника походила на винчуновскую, а значит — было что-то общее и с моей. Корейцы были настолько одинаковые, что я не выдержал и улыбнулся.

— Братья, — подтвердил Ким. — Все выясняют, кто сильнее. Так за шесть лет работы и не выяснили.

Через минуту Ким остановил бой.

— Хочешь попробовать? — спросил он у меня.

Я, в свою очередь, кисло скривился.

— Ну чего ты? — улыбнулся Ким.

С моими проблемами было не до боев.

— Ладно, — махнул я рукой. — С кем?

— Выбирай, кого хочешь, — предложил Ким и засмеялся.

Конечно, было смешно, у них было все одинаковое — и техника и сила, и даже внешностью они ничем не отличались. “Да, — подумал я. — Вот сейчас и получу. Слишком уж молодые и свирепые ребята.” Проигрывать не хотелось, но ощущение того, что в городе мало тренировался, начало давить сразу. “Ладно, — сказал я себе. — Ребята молодые, да и веса у них поменьше, правда мышц побольше. Ничего, как-нибудь справлюсь.”

Вздохнув, я подошел к одному из них и поклонился. Мы стали в стойки, поклонились снова и бросились друг к другу. Несколько секунд мы пытались руками найти брешь в защите. Парень был намного сильнее меня физически. “Тебя бы туда, откуда я, — возникла злобная мысль. — Каким бы ты стал в этих цементных скворечниках.”

Первый удар я пропустил в грудь. Все органы внутри задрожали и заболтались, как соленые огурцы в бочке. Пришлось поступить не совсем прилично, да и вообще, зря они решили проверить своего престарелого гостя, ведь школа тоже корейская.

От второго удара ладонью в ухо я понял, что серое вещество действительно находиться в костяной коробке и плавает в жидкости. И все же пришлось сделать то, чего не хотелось. Держа левую руку на уровне своей груди, я сымитировал удар правой. Кореец, защитившись от моей левой, ушел в безопасную плоскость. Вот тут я и поднял, как бы нечаянно, плечо. Он был ниже меня и поэтому мое плечо и его челюсть врезались в друг друга. Он долго сидел на земле тряся головой, а потом встал и виновато поклонился Киму.

— Хорошо, работайте, — Ким махнул рукой, и мы вернулись во двор. — Молодец, — похвалил меня Ким.

— Это почему? — не понял я.

— Молодец и все.

— Спасибо, — я пожал плечами.

Ким вдруг засмеялся и хлопнул меня по плечу:

— Думать их заставил, рассуждений будет теперь на два дня.

Я понял, что Ким их еще не учил коварным неожиданностям.

— Ну что, поехали к Учителю? Да и твои уже, наверное, вернулись, посмотришь, как они.

Холодная и тяжелая пыль с трудом догоняла машину. Вечерело, а ледяная влага уже начинала безжалостно рвать тело. “Нет спасения,” — подумал я.

В дом Учителя прошел быстрым шагом, возле него стояли шикарные машины, а несколько человек выкатывали со двора по мостику через арык красную ковровую дорожку. Наверное скоро прибудет сам генерал. Глянув краем глаза на все эти приготовления, я нехотя, но все же быстренько отправился в наш дом.

Ребята уже приехали с поля. Они были грязные, уставшие и раздраженные. Отмывшись все сразу уснули. Татьяна осталась в доме у Учителя, была надежда, что расскажет о приезде генерала. Я положил узенькую досочку на землю и сел на нее. В метре от меня стоял, раскинув в стороны огромные цветы, розовый куст. Просидев около часа, я сходил к Рашиду и одолжил здоровенный казан. Старший сын был в возбуждении, когда его братья помогали тащить казан, я пожалел, что не одолжил еще чего-нибудь, в тот момент он мог отдать все.

Во дворе абсолютная тишина, роза с нераспустившимися бутонами и уставшие от своей глупости, спящие в доме люди. Мне хотелось биться в истерике, кричать на всю долину, но я прекрасно понимал, что не в силах помочь никому. Хотелось ворваться в дом Учителя, не глядя никому в глаза, схватить жену за руку и уехать в свой дом. Но мудрый Андреевич сделал так, что это стало невозможно, для этого нужны были деньги. Я хорошо помню тот момент, когда все решили начать новую жизнь, вот и начали. Казан хорошо смотрелся в центре огорода, был маленький запас дров. А что потом?

Темнота и проникающий везде холод медленно подкрадывались для того, чтобы безжалостно обрушиться на все живое. Ребята начали просыпаться и выходить во двор, в летней кухне копошился сумасшедший фотограф.

— Ну, как дела, пацаны? — спросил я у вышедших из дома. — Я ведь с вами разговариваю, — разозлился я.

— Какие дела? — буркнул один из них. — Отпахали.

— Ну, вас пахарей хоть накормили?

— Накормили, по лепешке на рыло и арбуз.

— Так что, мало? Если такие лепешки, как делают везде, — это отлично. Пацаны, просыпайтесь, ну. Хотите расскажу интересное?

— Нужны нам твои рассказы, — опять прорычал кто-то.

Я старался держаться спокойно, никого оскорблять не хотелось.

— Не твои, а ваши, — ласково поправил я недовольного. — В комнате есть каша, сейчас будем варить, — и я пошел в дом.

— Сам, наверное, уже нажрался, — буркнул кто-то за спиной.

Я резко обернулся и встретился с ним глазами. Пришлось принимать артистическую позу.

— Зачем гавкать за спиной? — улыбнулся ему я. — Все решается в бою, наверное, знаешь, что победивший не может быть не прав, ведь мы оба за один путь. Чувствую, сказывается неправильное питание. И запомните, пожалуйста, я не жру по чужим дворам, как шакал, тем более, мы должны показать всем, что у нас есть дом и стол. Надеюсь, эти правила школы вы помните?

— Ладно, Анатольевич, не бушуй, — один из ребят хлопнул меня по плечу.

— Ну, тогда идемте готовить жрать, потому что очень хочется, — предложил я.

Дни бежали, и мы перестали их замечать. Китайский генерал уехал к себе в Китай, и после этого в доме Учителя снова полился бесконечный детский смех, а по двору зашастали всякие загадочные личности. Генерал увез тишину и спокойствие.

Ребята продолжали ездить на лук. Мы с Татьяной потихонечку лечили родственников и знакомых Фу Шина. Все шло своим чередом.

Но были и серьезные неприятности. Я начал терять контакт и взаимопонимание не только с ребятами, но и с женой. Не знаю, что на нее повлияло, все-таки женщина и от этого никуда не денешься. И самое печальное — я все никак не мог встретиться с Фу Шином. Просто поговорить — оказалось несбыточным мечтанием. Жить рядом с ним и идти в офис — это казалось смешным.

А тут еще жена отколола немыслимое. Она заявила, что я негодяй и лентяй и что завтра же едет со всеми на лук. Я ей сказал, что может ехать даже в Гонконг, а я на лук не поеду. Она потребовала, чтобы я ответил, почему. И я честно признался, что не знаю. Сельскохозяйственных работ не боялся, хотя последний раз там был, когда учился в школе. Впрочем, позже она извинилась за то, что не поняла меня, но это было позже…

А тогда был вечер, все в доме презрительно поглядывали на меня, потому что завтра с утра только я не ехал на лук. Меня же мучило лишь одно: как увидеться с Учителем, как передать привет от Няма и задать свои, выношенные в душе, вопросы. Но этому мешал фотограф, у которого по ночам начали замерзать фотографии. Он настолько переживал из-за этого, что я испугался за его голову по-серьезному. В доме, конечно же, оказалось неисправным отопление, были только розетки. Но мудрецов, как использовать их для обогрева, не находилось. Фотограф не ел со всеми, что-то хлебал из своей мисочки, хирея на глазах. Я пытался заставить его есть, но так и не получилось. На луке ребятам платили по пятнадцать сомов в день. Это было так мало, что я просто удивлялся, но жаловаться было некому. Наверное, если бы они захотели, платили бы больше. Спасибо, что хоть платили вообще. Ребята ждали, когда закончится сезон и прекрасно понимали — такая жизнь не для них. Боевое искусство медленно отошло в сторону.

Завтра опять уезжают на поле. Я встал с дивана, оделся и пошел к Искену, первый раз за последнее время. Ледяная чернота еще не ударила по долине. Возле порога меня встретил розовый куст. Еще один бутон не распустился, я поежился от холода, удивился и вышел со двора. Шел мимо домов, в которых уже начал зажигаться свет. Далеко впереди были видны только белые шапки Тянь-Шаня. Толстый слой холода уже стал выше роста. Через несколько улиц показался тусклый свет коммерческих ларьков. Там, за ними, ближе к горам, игрушечный домик Искена и Саши. Но дверь мне открыл здоровенный, головы на полторы выше меня, губастый юноша. Неожиданной и приятной встречи с Сашей, как я рассчитывал, не получилось.

— Вам кого? — спросил юный здоровяк.

— Мне Искена, — робко ответил я.

— К отцу направо, — сказал он и, бросив дверь, снова зашел в дом.

Прикрыв дверь, я разулся и подошел к уже знакомой комнате. Постучав и услышав «да», я вошел в нее. На кане сидел Искен, напротив — Саша. На крошечном столике между ними стояли пиалы с чаем. Из-за меня прервалась какая-то долгая беседа, в чайнике и пиалах был холодный чай.

Переступив порог, я сделал надлежащий поклон, Искен, не вставая, ответил.

— Ну вот, зверь на ловца бежит, — усмехнулся Искен. — Здорово, лекарь, — поприветствовал он меня.

Очевидно разговор был очень серьезным. Александра сидела с надутыми губами и мокрыми глазами. Пронзительно глянув на меня, она недовольно фыркнула.

— Ладно, сиди, не гоню, — сердито сказал Искен.

Это была большая честь для женщины, занимающейся боевым искусством.

И вдруг я в одно мгновение понял, почему так безудержно тянет к этой девочке? С кана смотрела моя жена, но только какая-то другая. “Наверное, стоит в этом разобраться,” — подумал я.

— Слушай, лекарь, давай признавайся, что умеешь, — было видно, что Искен сильно раздражен.

"Ну вот, — подумал я. — Как всегда не вовремя".

— Признавайся, — продолжал Искен, — Гришка с каким-нибудь ко мне, старому, не придет.

Я замялся, не зная, что ответить.

— Сколько лет уже тренируешь? — продолжал он бесцеремонный допрос.

— Десять, — пожал я плечами.

— Нормально, — усмехнулся азиат. — А теток тренировал?

— Приходилось, — кивнул я головой.

— Тогда вот тебе ученица, — он показал глазами на Сашу. — Не откажешь?

Глаза у девушки загорелись, как две ночные звезды.

— Чему хоть учить будешь? — поинтересовался Искен.

— Пасти корейского дракона, — отчеканил я каждое слово.

— Вот идите и учитесь, — он махнул иссушенной рукой. — Некогда мне с вами разговаривать.

Он начинал задыхаться и поэтому спешил. Я прекрасно понимал, что сейчас случилось в этом доме. Отец азиат разрешил дочери заниматься не-женским делом. Сколько сил потратила на это девушка, представить было невозможно. "Как Татьяна", — царапнула в голове мысль, только ей этот топор дровосека по невежеству вложил в руки я сам.

Мы вышли в ледяную черную ночь, лучи звезд разрезали небо. Холод сделал воздух прозрачным и легким.

— Что будем делать, Учитель? — тихо спросила Саша.

— Да успокойся ты, — я махнул рукой.

— Нет, — громко и звонко на всю спящую долину крикнула девушка. — Ты же отцу обещал.

— А почему тебя зовут Сашей? — спросил я.

— Как почему? — не поняла Саша. — Мама так назвала.

— Мать русская?

— Да, — вздохнула она.

— Представляю, чего это стоило твоему отцу, — сказал я.

— Да, я слышала по рассказам, — печально ответила девушка. — От нас потом все отказались, даже самые близкие.

— Ну, а мать где сейчас? — поинтересовался я.

— А мать, когда эта беда с отцом получилась, тоже от нас отказалась.

— Все, кроме Учителя, — задумчиво произнес я.

— Да, — тихо отозвалась Саша. — Ты не думай, — ее голос прозвучал умоляюще. — Это у отца после травмы, он рассказывал, а отец никогда не врет. Травма была сильной, а потом он не смог уйти от слез Господа.

— Красивая и страшная легенда, — вспомнил я. — Слезы жалости, капающие из глаз Господа. Даже самое страшное способен воспеть человек.

— Сколько лет тебе, девочка? — поинтересовался я. — Скажи, почему ты отдалась мне? — вырвалось у меня.

— Я решила, что если и будет это, то с сильным и красивым воином, — в ее голосе звучало что- то пугающее.

— Ну, девочка, у тебя очень плохой вкус, — попытался пошутить я.

— А я знаю два элемента “Звездной пыли”, - хитро глядя на меня, сказала Саша.

— Откуда? — я невозмутимо махнул рукой.

— Учитель Фу Шин показывал, — и девчонка высунула язык, став похожей на Джисгуль.

“ Звездная пыль” — мечта мастеров всего мира. Откуда только не приезжали за ней, вымаливали у Учителя, стоя часами возле дома на коленях. И вдруг целых два элемента. Не это ли имеется в виду, когда воины говорят о предательстве женщины, занимающейся боевыми искусствами? Саша мгновенно поняла мои мысли и, упав на колени, громко зарыдала.

— Дурак, дурак, — сквозь слезы причитала она. — Какой же ты дурак, все мужчины дураки, даже мой папка дурак, — она плакала горько, как маленький ребенок.

— Я знаю два элемента “Звездной пыли”, - сказала она, вставая и вытирая слезы. — Знаю — это значит уже сделала, а тот, кто сделал, имеет полное право передавать один элемент.

И тут уже я, затурканный болван, вспомнил, что работал с этой тоненькой девчушкой, вспомнил силу ее толчка и удара. Конечно же, откуда у этой маленькой девушки такая мощь? Даже меня, дурака, запутала эта новая жизнь.

Саша, выставив в перед свою круглую грудь, вызывающе смотрела на меня. Я не выдержал и расхохотался как сумасшедший.

— Ты чего? Ой, вы чего? — и тут она поняла, что не знает, как называть меня. С Учителями любовью не занимаются, это и так понятно, хоть в школьных законах и не написано.

Ее мокрые сердитые глаза заволокло туманом печали.

— У нас говорят: если кажется, нужно креститься, — улыбнулся я. — И вообще, воины так не ревут, — я не выдержал и снова громко засмеялся.

— Что же делать? Я люблю тебя, мой Учитель, — горько вздохнула она. — Ничего не требую, а просто люблю.

— Ты очень похожа на мою жену, — вздохнул я.

— Все женщины похожи, — согласилась Саша.

— Нет, вы действительно очень похожи, — снова повторил я.

— Познакомь нас, если она согласится, мы будим любить тебя вдвоем.

И тут я вспомнил, что нахожусь в Азии. Тоненькая девушка с надеждой смотрела на меня.

— Я не нужна тебе, — по своему поняла мое молчание Саша.

Мне вдруг стало тоскливо и, плохо взвыв, как-то по собачьи, я сел на ледяную землю и сразу понял, что промерз насквозь.

— Прости, тебе ведь нужно подумать, — извинилась она. — Пойдем поработаем.

Саша взяла меня за руку, и мы направились в глубь предгорья. Я шел за ней, еле переставляя ноги, с полной пустотой в голове.

— Эй, — Саша сильно тряхнула меня за плечо. — Пришли, это место моего отца, я иногда прихожу сюда работать.

— Ты в темноте хорошо видишь? — спросил я.

— Да, это я умею, — ответила девушка.

"Ничего себе девочка", — подумал я.

— Ну что, каждый настраивается по-своему, а закончив, дает знак. Потом покажешь “Звездную пыль”, может, что-то есть похожее у меня, договорились? — предложил я схему работы Александре.

— Начали, — согласилась она.

Мы сели друг напротив друга, и каждый ушел в себя.

Саша сидела с закрытыми глазами, а я из-за прошибающего насквозь холода не мог никак настроиться. Тянь-Шань был совсем рядом, девушка сидела спиной к горам. Только сейчас я обратил внимание, что опять полнолуние, а значит, полная сила ночи.

Закрыв глаза, я через нос набрал максимальное количество воздуха и, с полным напряжением в теле, начал медленно выдыхать его через рот, потом вдохнул снова и прислушался. Так нужно было сделать любое количество раз, но только нечетное. После каждого раза внимательно вслушаться в состояние.

Я сделал два раза, потом три и только лишь на следующий, седьмой раз ощутил то, что ждал. В расслабленном состоянии, на вдохе в правую ноздрю тонкой струей начал вливаться горячий воздух, в левую — все тот же ледяной, который окружал меня. Долгожданное тепло разошлось по телу, я немного согрелся. Две струйки воздуха: холодная и горячая соединялись внизу затылка, и теплая струя бежала по позвоночнику, пробуждая спящего в нем дракона. Больше не нужно было вдыхать носом и выдыхать ртом. Я просто дышал через нос, ожидая когда дракон пробудится.

Теплая струя воздуха проходила через позвоночник, между ягодицами и сворачивалась в тань-тьене, потом выдох и снова нейтральный поток в позвоночник, спокойное, ненапряженное дыхание.

Пробуждение нельзя перепутать ни с чем. Позвоночник вздрогнул и начал делать мягкие волнообразные движения. Теперь предстояло выполнить упражнение на полную концентрацию и накопление энергии для того, чтобы правильно воспринимать технику, которую мне будет показывать девушка.

Я максимально расслабился, чтобы ощутить дракона. Позвоночник заколебался с предельной амплитудой. Упражнение было выполнено идеально.

В открытые глаза ударила цветная молния и ослепила на неопределенное время. Зрение вернулось внезапно. Я сидел на пушистом ковре, было тепло и спокойно. Вокруг суетились маленькие дети от двух и, может, до четырех лет. Они радовались жизни, смеялись, подбрасывали вверх пластмассовые игрушки, некоторые пытались общаться, по-детски неумело пользуясь словами.

Полированные столы, тумбочки, цветные разрисованные стены. Мимо меня прошел карапуз, он направлялся к столу, на котором лежала какая-то большая коробка. Карапуз долго кряхтел, а дотянувшись, не удержал ее и уронил. Коробка ударилась об пол и раскрылась, цветные картонные квадратики широким веером рассыпались вокруг малыша. Он горько заплакал и упал на рассыпанные квадратики. Его печаль показалась такой огромной, что я заплакал вместе с ним. Крошечные плечики малыша вздрагивали, и от этого жизнь показалась мне невероятно тоскливой. Он не визжал, не бился в истерике, а горько и сдержано плакал, как взрослый. Короткие коричневые штанишки и цветная измятая рубашка со сказочными рыбками были особенно трогательными. Я боялся его успокаивать, потому что совсем не знал, как обращаться с такими маленькими. Наверное, это и спасло мне жизнь. Его локоть поднялся, и из-под руки выглянула лукавая смеющаяся мордашка, которая показалась до замораживающей жути знакомой. И вдруг сердце с силой ударило изнутри, как будто собиралось, проломить грудную клетку.

— Что, жалеешь? — усмехнувшись, четко спросил младенец. — Смотри, — он уверенно сел и протянул мне один из картонных квадратиков.

Я молча дрожал потому, что узнал малыша — это был я. Это был мой детский сад.

— Бери, бери, — настойчиво повторил я сам себе.

Когда моя рука потянулась к картонке, я понял, что возьму ее, даже если не захочу. Взглянув на квадратик, я задохнулся: маленькая, но очень четкая фотография. Летний сосновый лес, я, четырнадцатилетний, в объятьях двух тоненьких девочек — лягушат.

— Ну как, нравится? — усмехнулся младенец.

Когда я глянул на него, то показалось, что он стал старше.

— Держи, — снова предложил ребенок.

На следующем квадратике я увидел свою первую любовь, мы шли с ней по городу. И так дальше и дальше. Ребенок, показывающий мою жизнь, заметно подрос. И только тогда, когда я увидел себя летящим в самолете, мне все стало ясно.

Я хотел вскочить, закричать, выбежать из этой камеры пыток, но попытки были бесполезны. Я мог только тихо плакать, я не мог даже закрыть глаза. Уже взрослый человек протягивал мне следующую фотографию. Больше всего я боялся увидеть, сколько квадратиков осталось.

На следующей картинке мы с Сашей шли по ночной долине. Напротив меня сидел мой двойник. Следующие фотографии. Это тающая жизнь — наконец-то понял я. И в то же мгновение еще понял, что в упражнении, которое делал, допущена серьезная ошибка. Я попытался выбраться из этого смертельного плена. Но уже вопреки своей воле потянулся за следующей фотографией.

Стена за моим двойником вдруг исчезла, появились холодные потоки стекающие с гор. Тянь-Шань молчаливо и величественно возвышался вдали. Ко мне, громко крича, подбежала Саша и схватила за руку. Я медленно начал проваливаться в мягкий ковер.

Надо мной плача сидела Саша. Когда дошло, что стою по пояс в земле — сразу пришел в себя. Попытался вылезти, земля легко осыпалась оставляя границу, на которой, не проваливаясь, стояла Саша. Я попытался еще раз, результат оказался тот же.

— Ничего себе, ты настраиваешься, — громко заревела Саша. Я снова с трудом сделал несколько шагов, проложив сзади подобие траншеи.

— Что же делать? — всхлипывая и почему- то шепотом спросила девушка.

Слова застряли у меня в горле, со спины Саши к нам не спеша подошел Ням. Девушка с криком отпрыгнула в сторону. Забыв, в каком положении, я кинулся к Учителю. Земля снова осыпалась, и я провалился сквозь ноги Няма.

— Чего удивляешься? — спросил он. — Прошлый раз тебе показалось, что я тронул за плечо, это были личные ощущения. В последнее время ты раздражаешь меня. И, пожалуйста, запомни, что я в этом случае хожу далеко не на приятные прогулки. Послушай, ученик, я ничем тебе не смогу помочь. Я только пытаюсь предупредить и не смогу защитить, подать руку или вовремя предупредить. Запомни еще раз: никто не способен на изменение чужой судьбы, кроме исключительных случаев. Вспомни, кто здесь работал раньше. Так что это за место? Как можно пытаться вдуматься в упражнение, если рядом его хозяин, но показывает не он. Опомнись и иди в дом.

Ням ненадолго застыл.

— Сколько было лет твоему двойнику, когда он подал тебе первую карточку?

— Года два, — дрожа ответил я.

— Повезло, — усмехнулся Ням. — Подарил всего лишь два года жизни.

— Кому? — вырвалось у меня.

— Смотри, — быстро отошел, покачал головой Учитель. — Поверь, что не Школе, — Ням слегка развел руками.

— Понятно, — прохрипел я и снова попытался выбраться.

— Успокойся, с тобой ничего не случилось, — остановил мои бесплодные попытки Ням. — Лучше скажи ей спасибо, — кивнул он в сторону Саши. — Впрочем, не было б ее, не было б и этого. А если обошлось, значит, получил предупреждение, — и Ням тихо засмеялся.

Я понял, что повзрослел на тысячу лет.

— Ну, а как все-таки вылезти?

— А ты и не вылезешь, — снова засмеялся Учитель.

— Как? — ужаснулся я.

— Иди потихоньку, а дойдешь до смешанной структуры, до асфальта, — внимательно глянув на меня, объяснил Ням, — вылезешь и старайся только по нему, вот и все. А через восемь часов будешь стоять плотно.

Повертев головой, я понял — Няма больше нет, и еще понял, что он помнит обо мне. Рядом с отвисшей челюстью сидела на земле Александра.

— Вот это да, вот это здорово, — без остановки повторяла она.

— Где у вас тут асфальт? — злясь на весь мир, спросил я.

— Слушай, а я думала, что аксакалы сами легенды придумывают.

— Это хоть здесь причем? — удивился я.

— А у нас много сказок про дурачка Керима, так он один раз тоже провалился и попал к демонам.

— Асфальт где тут у вас?! — заорал я.

— Очень далеко, — вздохнула Саша. — Бедняга, — снова вздохнула она, — пошли.

Мы шли к далекому асфальту, Саша тянула то за левую, то за правую руку. Силы уже почти покинули меня, а земля бесконечно осыпалась и осыпалась. Шли долго, наверное, почти все положенное время. Когда вылез на асфальт, прогнал Сашу домой. Трудно было представить, что она расскажет дома, но я пообещал зайти. На бетоне БЧК сидел без мыслей, а когда солнце подальше отошло от вершин, наконец-то решился пойти к дому.