24. Черная краска
24. Черная краска
Ее учили совсем не так. В Академии художеств города Алиф было принято положение разводить серую краску с розовой и этой смесью грунтовать холсты. Природа островов туманного Плюроона располагала именно к такому соответствию цветов. В портретной живописи иногда допускалось розовый смешивать с фиолетовым, а в натюрмортах с синим. Наиболее смелые пытались использовать матово-желтый, бледно-голубой или молочно-зеленый. Если бы Маги или даже Магистры могли себе представить, чем собирается Ларуса расписывать огромный театральный купол, ее давно убрали бы с довольствия, а старуха Веда навсегда закрыла бы свои незрячие глаза.
Что сближало их, было загадкой для окружающих. Если муж из народа терял зрение, ему милостивым Владыкой города выплачивали средства для кремирования, женщин просто варили в котле. А здесь вместо того, чтобы прилепиться к мужчине и жить припеваючи на его деньги, как делали это порядочные жены Алифа, Ларуса весь свой скудный заработок делила со старой нищенкой, которую неизвестно откуда притащила в свой дом.
– Что ты рисуешь теперь? – спрашивала Веда.
– День. Просто день. Но мне не хватает ярких красок.
– Если долго плыть по морю, туман Плюроона рассеивается, и солнце светит с раннего утра до позднего вечера. А ночью небо темное, как зрачки. Черное! Там люди пишут совсем другими красками, не как мы. Но и здесь можно добыть ярких красок, Ларуса. Надо только захотеть!
Ларуса хмыкнула:
– Я хотела. Однажды я написала рыжего дракона!
– Да? Ты и вправду дракона нарисовала рыжим?
– Точно!
– Вот забава, – засмеялась Веда, – хотела бы я на это посмотреть. А ведь они действительно рыжие! Надеюсь, тебя не наказали за это?
– Лишили стипендии. Но только на один семестр. Я же не знала, что нельзя рисовать так, как видишь, хотя мы и считаемся самым демократическим обществом.
– Но ты молодец, что нарисовала его рыжим, а не розовым, как все! Бедная девочка!
– Знаешь, Веда, когда я закрываю глаза, мир несется мимо меня со сказочной быстротой. И то, что я вижу, гораздо ярче моих этюдов! Ах! Если бы ты только могла это понять! У меня получается не то! Совсем не то!
Ларуса лихорадочно заходила по мастерской, суживая глаза, потом закрыла их совсем. И вдруг ее осенило:
– Мне нужна черная краска!
– Тихо! Тихо! – Веда даже подскочила на месте. – Что ты! Что ты! Черная краска запрещена вот уже тысячу лет!
– Помоги мне! Веда! Ты ведь знаешь, как добыть ее!
– Я знаю, девочка моя! Я знаю. Но только…
– Что? Говори!
– Ты можешь не выдержать! Черная краска – это смерть! Черная краска – это то, что приговорена я Судьбою видеть каждый день.
– Я должна закончить купол! Понимаешь? Ты понимаешь. Помоги, Веда!
– Использовать черную краску совсем не обязательно. Достаточно разместить на холсте все цвета радуги. Писать надо чисто. И белый день и черная ночь вмещает в себя их. Ты должна это знать. Ты должна это чувствовать.
– Дай мне шанс убедиться в твоей правоте.
– Ну что ж, – вздохнула старуха, – я слышала, что через два месяца выборы. Старые магистры больше не устраивают народ. Около ста самых знатных и богатых людей примут участие в соревнованиях. А кандидатам в магистры всегда нужны были художники.
– Ты полагаешь, у них есть черная краска?
– Ее у них нет. Но если ты поступишь на службу, ты рано или поздно добьешься того, о чем мечтаешь, и сможешь расписать купол.
В тот же день дракон Чарли возбужденно ходил по своему офису, нервно покусывая зазевавшихся слуг.
– Не понимаю, зачем тебе на выборы, – отговаривал его старший брат Леро, – у нас и так все есть. Расширим лучше шоссе. Реконструируем котлы. А? Давай улучшим систему варки?
– Я хочу стать Магистром! Болван! Мне нужно, чтобы меня выбрал народ!
– Тогда поди! Скажи им правду! Что ты – дракон! И любого можешь сожрать, кто станет поперек дороги! Это сейчас в моде! Или найди смельчака, кто отважится на такое!
– Ну уж нет! Мне нужен человек, который, зная, что я дракон, не говорил этого на выборах, а собрал в хрустальную пирамиду самые лучшие свежие идеи.
– В Алифе давно пора переходить на яркие тона!
– Да! Да! Особенно на рыжие!
Братья засмеялись.
– Тебе нужен художник! И я знаю одну на примете. Она бедная. Много платить не надо. И говорят, немного соображает в рыжих цветах!
– Лишь бы не переборщила…
…В мастерской раздался звонок:
– Ларуса?
– Да!
– Сейчас с Вами будет говорить Чарли!
– Здравствуйте, Чарли, – трепетно произнесла Ларуса, она еще не знала, что говорить и как вести себя с драконами.
– Мне нужна твоя помощь. Помоги!
– Хорошо, – растерянно пролепетала художница, – я скоро буду.
– Кто это был? – встревожилась Веда.
– Чарли.
– Сам Чарли?
– Ну да.
– Чего он хочет?
– Пока не знаю. Он просит помощи. А что?
– Разве ты не знаешь, что он дракон?
– Кто же этого не знает? Но разве на выборах есть шанс у кого-то из народа? Зачем зря сотрясать воздух?
– Ты пойдешь?
– Он просит помощи. И ты же сама говорила, что черную краску можно добыть только там.
– Тише! Тише! Не накличь беду! – зашептала Веда. – Иди и помни, ты приобретешь гораздо меньше, чем потеряешь! От драконов так просто не возвращаются. Люди, польстившись на деньги, пропадают там. Пропадают совсем.
– У меня есть другой выход?
– Откажись.
– Но он просит помощи.
Через полчаса дракон Чарли любезно встретил Ларусу в своем прекрасном замке. Все было дорого и блестяще отделано. Изысканные вина и яства украшали столы. Голоса тонули в пушистых коврах. Художницу позабавило, что вышколенные слуги были обвязаны со всех сторон большими подушками и молчали, пока дракон не спрашивал:
– Да?
Тогда они с готовностью трижды повторяли:
– Да! Да! Да!
Ларуса сразу поняла, что от нее требовалось, и пребывала в прекрасном расположении духа. Она знала, чувствовала, что эта работа по ней и все получится.
Рыжая краска удалась на славу. Чистый восторг лучился из рук Ларусы в хрустальную чашу. Первая часть – дети – теперь, конечно, проголосуют за Чарли!
– Получилась!
– Какая?
– Оранжевая! Чистый апельсин!
– Я так и думала, – сказала Веда, – как ты могла пойти у него на поводу? Ведь ты – художник! А он – дракон!
– Драконам нужны художники. Особенно на выборы. А нам нужно ужинать каждый день!
– Ты не расслабляйся! Общение с драконами принесет тебе много боли!
– Какой боли? Он такой душка! Если даже он и настоящий дракон, то, наверное, еще ребенок. Не забывай. Он сам позвонил мне и попросил помочь. Он мне поверил. И я не могу бросить его. Потому что даже он не знает, что ему надо, а я знаю.
– Общение с драконами ни славы, ни денег не дает художникам. Одни проблемы. Их не понимает народ. Маги и Магистры над ними смеются.
– Ты думаешь, хоть кто-то из них поймет и оценит мой новый купол? – вздохнула Ларуса.
– Зачем же ты его начала, если в это не веришь?
– А зачем люди начинают жить?
На следующий день Ларуса принесла плоды опытов в замок. Чарли радовался и прыгал, как ребенок, щипал за подушки слуг и громко смеялся. В благодарность он показал художнице, какую великолепную пирамиду приготовил для ее красок. В один из отделов была залита оранжевая краска, и пирамида ожила, засияла. В знак высокого доверия дракон усадил Ларусу за стол вместе с собой и велел покормить.
– Расскажи о себе, – попросила Ларуса.
– Я – добрый, – сказал дракон, – очень добрый. Я – люблю детей. Я – вот какой простой. Приходи и обедай со мною, если хочешь, каждый день. Все очень просто. Я – тебе плачу. Ты – делаешь. Ясно?
– Ясно, – вздохнула Ларуса. Она знала, что это будет за плата.
– Пойдем! Я покажу тебе свою силу!
Они спустились в подземелье, в огромный подвал, где сновало туда-сюда множество крепких мужчин и женщин. В каждом цеху люди были заняты определенным делом. В больших котлах что-то варилось, что-то грузили машины. Мелкие деньги сыпались через сетчатый потолок в воронки, превращаясь в асфальт, который укладывали катки, а в кабине укладчика накручивался рулон уже из других, бумажных денег.
Чарли снял один из них, великодушно подал рулон Ларусе.
– На, ты заслужила.
– Может быть после, ведь я еще ничего не сделала. Вот соберем пирамиду, тогда…
Дни летели за днями.
– Когда? – торопил дракон. – Я тебе плачу – ты делаешь! Не забывай!
И вот краска получилась. Думая о том, как силен дракон, из рук Ларусы выходила синяя краска, краска силы. Чистый синий цвет, не омраченный вкраплениями серого туманного, теперь привлек бы все мужское население на выборах.
– Что это ты принесла? – вскочил Чарли. – Я же заказывал серую! Гляди! – он достал образцы тусклых пирамид, какие собирали его конкуренты. – Видишь? Серая!
– Я вижу. Но серая краска не нужна, если есть синяя!
– Ну ты! «Худдожница»! Я тебе сказал, серую! Значит, серую!
– Гляди! – Ларуса вылила краску в хрустальную пирамиду. Смелое сочетание цвета удивило и обрадовало дракона.
– Молодец! – похвалил он неожиданно. – Вот это мне нравится! Я хочу не просто победить! Моя пирамида должна быть лучше всех! Ярче всех! И больше всех! Больше цвета! Больше голосов! Ты понимаешь?
– Да. Я понимаю. Я приготовила тебе еще один сюрприз.
Художница собрала все свои силы, и из ее тела, из ее мозга накопленными знаниями за всю жизнь через руки прямо в пирамиду потекла краска чистейшей голубизны, какой давно уже не помнили в Алифе.
– Потрясающе!
– Я пойду! – еле удерживалась на ногах уставшая художница.
– Да. Иди. Конечно, иди, – дракон заботливо проводил ее сам до дверей.
… – Победа на выборах обеспечена, – сказала Ларуса дома, – слуги дракона уже носятся по городу с моей пирамидой. Но если я получу краски, которые наметила, это будет сенсация! Чарли побьет все ре корды!
– Не забывай о главном!
– Мне сейчас не до этого…
Ларуса думала только о Чарли. Она не отходила от этюдника, пытаясь смешивать краски. Но у нее получалось лишь жалкое подобие тех оттенков, которых она хотела добиться.
Слуги Чарли беспокоились каждый день, но Ларуса точно тормозила все намеченные планы.
– Я жду тебя в офисе, – не выдержал он, процедив сквозь зубы. Он не любил сам набирать номер телефона.
Ларуса пришла с поникшей головой.
– Ты делаешь все не так! Ты недостаточно вложила души! Леро! Глянь! Что она притащила!
Чарли собрал слуг, и те стали учить художницу, как надо искать цвета.
У Ларусы потемнело в глазах. Она вытерпела нравоучения людей, совсем ничего не понимающих в том, что они внушали ей, горячась.
– Надо добавить еще рыжего цвета! – кричал Леро.
– Нет! Лучше синего! Синего!
– Я же тебе говорил! Серого! Эта была такая гениальная мысль! Ты убила мою мысль! Все! Убирайся! – Дракон в исступлении стал бить всех подряд. Слуги, привыкшие к экзекуции, услужливо подставляли подушки. Ларуса в ужасе бежала. С ее рук стекала краска, как бежит молоко у кормилицы.
Почему она продолжает думать о нем? Пропадал бы он пропадом со своей пирамидой власти! Еще долго истекая зеленью, Ларуса принялась чистить кисти. Но вдохновение, казалось, покинуло ее.
– Я говорила, что будет больно, – напомнила Веда.
– Понимаешь, – объясняла ей Ларуса, – смысл выборов – завоевать голоса народа. Я знаю, стереотип мышления заставляет художников заполнять пирамиды розовым и серым, как и раньше. Но этими полутонами нельзя добиться веры. Только истинный цвет даст возможность победить! Мною не охвачен еще зеленый цвет – крестьянство. Желтый – интеллигенция. Красный – женщины. И фиолетовый – старики. Если все эти оставшиеся слои населения почувствуют правду и поверят, он пройдет с большим отрывом! Вот увидишь!
– Надо только учитывать тот факт, – грустно напомнила Веда, – что то, что для одних пол, – для других потолок! Не все люди видят одинаково. Все семь цветов распознают только художники, ну, может быть, еще некоторые Маги и Магистры.
– А Владыка?
– И Владыка не всегда. Хорошо, если человек видит что-то еще, кроме своего цвета. Два-три – отлично, это роскошь, если пять-шесть!
– А ты? Ты раньше видела все цвета?
– Я стала видеть их, когда ослепла…
Предвыборная атмосфера накалялась. Драконовы слуги звонили каждый день, но Ларуса пошла в офис, только когда смогла очистить свою зеленую краску от посторонних примесей и, довольная собой, поместила ее в пирамиду.
– О, нет! Только не это! – возопил Чарли. – Я знал, что будет все не так! Ты испортила всю работу!
Сбежались слуги. Они стали обливать грязью хрустальную переливающуюся пирамиду. Но к чистым краскам, добытым из сердца, грязь не приставала.
Тогда Ларуса заплакала. Она не могла объяснить, почему все должно быть так, а не иначе. Ведь даже если кто-то из слуг различал голубой цвет, он не видел зеленого, а если чувствовал синий, не понимал оранжевого.
Леро не растерялся. Он собрал слезы художницы в сосуд, где они загустели желтой краской.
– Ты видишь? Получилось! – повторял он брату, помещая бесценную находку в пирамиду. – Не зря мы ее позвали!
– Как я ненавижу художников! Я бы собрал их всех и закатал под асфальт! Ты мне все нервы истрепала! Как ты мне надоела! Ты позоришь меня перед слугами! Что ты здесь нюни распустила? Убирайся!
– Я никуда не пойду.
– Что?
– Тебе придется терпеть меня, пока я не закончу работу. Я уйду, только когда сделаю тебя Магистром, – спокойно произнесла Ларуса.
– Если кто-то и сделает меня Магистром, так это только я сам! – закричал дракон в бешенстве. – Ты! «Худдожница»! Посмотри, сколько людей работает на меня!
Он открыл соседний кабинет. На полу стояли ящики, полные рулонов денег.
– Это только ты одна тут нашлась, которая ничего брать не хочет! Смотри! Скольким я даю работу! Скольких я кормлю!
На ящиках были надписи и в дом престарелых, и в детские сады, и в школы, и в полицию, а также многим Магам и Магистрам, и даже самому Владыке.
– Если бы я не делился, меня самого давно бы закатали. Поняла? Эх, ты! «Худдожница»!
Но что-то помягчело в нем, когда он разглядывал почти завершенную пирамиду, в которой до полной радуги не хватало двух крайностей: верхнего и нижнего цвета.
– Ты, наверное, меня ненавидишь? Не обижайся. Я добрый. И честный. Я хочу открыть тебе один секрет. Знаешь, почему я бываю резким и злым иногда? Я – дракон!
– Ты не совсем дракон, – возразила художница. – Ты – дракончик.
Никто никогда не называл так Чарли. И он не знал, сердиться ему или нет. Одному из слуг приказал он налить им вина.
– Почему у тебя дрожат руки? – спросила Ларуса.
– Он боится тебя, – ответил за слугу Чарли.
– Боится?
– Конечно. Здесь все тебя боятся. И слуги. И Леро. И даже я.
– Почему?
– У тебя абсолютно противоположное мышление. Мышление творца. Мы разные. Поэтому ты мне нужна…
Она поцеловала его в колючую щеку в знак примирения и пошла домой.
– Он не должен пройти на выборах! – стонала Веда. – Не должен! – Ей становилось хуже и хуже. Она умирала. Ларуса, казалось, не замечала этого.
– Он добрый, – повторяла она, как заколдованная, – он так и остался ребенком, маленьким хулиганистым дракончиком! Он превратится в настоящего, только если станет Магом. Но я этого не допущу! Ему самое место в Магистрате. Он родился для помощи всем бедным людям. Алиф ждет его!
– Пусть лучше на выборах пройдет кто-нибудь из народа!
– Зачем? Веда? Зачем? Что дали нам Магистры прошлых лет? Розовые очки? Серые будни? Что сделали они для тысяч несчастных? Напустили еще больше тумана на Плюроон? В Алифе уже тысячу лет нет четких линий. Даже художникам запрещено рисовать черной краской, хотя помыслы и души у правящей верхушки давно черны. Магистры думают только о рулонах с деньгами. Разве не так? Мы постоянно должны напоминать им, что мы существуем, чтобы они больно-то не наглели…
Последний предвыборный собор в зале театра, купол которого собиралась расписывать Ларуса, состоялся за две недели до решающей битвы. Каждый художник, защищая претендента на высокий пост, объяснял цвета в своей пирамиде по-разному. На зрителей лилась прекрасная ложь. И судьи мило кивали головами. Но народ не верил.
Подошла очередь Ларусы. И тут впервые прозвучало: «Да! Чарли дракон! Но давно пора понять, что именно драконы должны становиться Магистрами. Только они еще способны помочь народу Плюроона очистить от тумана Алиф!»
– Какой он? – прозвучал последний вопрос Владыки.
И она ответила, дрожа между ледяными изумрудными скрижалями правды:
– Он добрый.
– Он – дракон! Но он – добрый! – разнеслось откровение по всему городу.
– Как смела ты сказать, что я – дракон? Я тебе доверял. А ты меня подставила! Ты превысила свои полномочия! Ты опозорила меня! Я не хочу больше с тобой иметь дело!
Но Ларуса блаженно улыбалась. Колесики волшебной работы сердца продолжали крутиться в том же направлении.
– Да ты любишь его! – возмутилась Веда.
– Я? Дракона? С чего ты взяла?
– Подойди к хрустальной чаше и подержи над ней руки.
И действительно. Точно кровью заполнился бокал алой краской.
Ларуса удивленно отшатнулась.
– Я не хотела. Я просто делала свое дело, – оправдывалась она.
– Прощай, Ларуса. Впереди тебя ждет самое страшное. Прости.
Бездыханное тело Веды забрали слуги Владыки. На кремирование у Ларусы не было денег, и она решила сопровождать старуху в последний путь. Забыв удивиться от горя, она спустилась в тот самый подвал вместе с ними. Котел открыли и опустили в него бедную Веду. Там уже варилось несколько несчастных, потерявших жизнь на поисках медных грошей.
– Зачем вы их варите? – одеревенело спросила Ларуса.
– Студентам-медикам надо на чем-то учиться.
– А остальных?
– Под асфальт.
– Наверное, доходный бизнес?
– Не жалуемся. Зарплата стабильная. Недавно троих кандидатов в Магистры закатали, так и премию получили. Детям, сама понимаешь, каждый день молоко надо…
Даже в мастерской художница не могла прийти в себя. Ее колотила дрожь ненависти, и лишь когда она фиолетовым цветом вылилась в последнюю чашу, Ларуса вновь обрела ясность ума.
К дракону ее не пустили. Так он велел. Ларуса передала два недостающих звена и вернулась в мастерскую. Она чувствовала себя обманутой и одинокой. Черную краску она так и не получила. А работа над куполом звала и казнила бессонницей.
Владыка устроил пышный праздник по случаю выборов. У Чарли пирамида действительно получилась больше, выше и ярче, ведь ее заполнили натуральные краски, добытые из души и сердца.
Чарли прошел с большим отрывом голосов и стал Магистром. Подхалимы всего города съехались поздравлять его с этим небывалым достижением. Про художницу Чарли вспомнил, когда ненароком глянул на радужную, потерявшую актуальность хрустальную пирамиду:
– Позвоните ей, я, кажется, ей должен… Но без меня. Я ее не переношу. Слишком большое самомнение.
– Ларуса? – спросил Леро.
– Да. До свидания, – художница повесила трубку.
Она в тысячный раз переживала все случившееся. И победу Чарли, и смерть Веды. И разочарование, что никак не могла постичь тайну черной краски. Все цвета радуги теснились в ней то болью, то радостью, то ненавистью, то любовью. Наконец она не выдержала напора чувств, захватила эскизы, мольберт и краски и направилась в театр.
Она торопилась. И к утру купол расцвел одним легким вздохом. Зелень пестрела разноцветьем невиданных цветов. Казалось, театр стал в несколько раз выше. Колонны беседки, освещенные ярким солнцем, уходили в бескрайнее голубое небо, где сияла нежная доверчивая радуга.
Люди, пришедшие в театр, ахнули от удивления. Они первый раз в жизни видели настоящие яркие краски и учились их понимать. И они нравились им.
– Это здорово! Это великолепно! Это поразительно!
Только художница не разделяла их радости. Семь кругов ада смешались в один круг. Получилось то, чего она боялась и хотела. Черный цвет заслонял глаза.
– Я не вижу! Я ничего не вижу! Помогите мне!
Но слуги Владыки, которых оказалось много среди народа, ловко подхватили ее, больше непригодную для Алифа, и потащили к котлу.
– Сейчас мы тебе поможем! – Деньги для кремирования выделялись великодушным Владыкой только мужчинам. И теперь, когда Ларуса ослепла, ее не имели права даже сжечь.
Вода в котле окрасилась в черный цвет.
– Господи! Что это мы такое сварили? – испугались слуги Владыки. – Простите, мы готовы заплатить, – оправдывались они, рассчитываясь мелочью за убытки с братом дракона Леро.
Но тот, похоже, не расстраивался. Он понимал, как человек образованный, что высоту пирамиды можно поднять, только расширив ее основание близкой по спектру краской. И целый котел редкой черной краски, которая к тому же запрещена – верная победа брата на следующих выборах в Маги!