Как давильный пресс положил начало эре информации

Еще один классический пример, иллюстрирующий смешение понятий, — история немецкого ремесленника и ювелира Иоганна Гутенберга, который изобрел печатную машину передвижного типа и тем самым произвел революцию в области хранения и передачи информации. Если бы он сосредоточился на том, что было известно о воспроизведении текста и картин и логически исключало все остальное, он смог бы сделать лишь незначительные улучшения. Вместо этого Гутенберг положил начало информационной эре. Как же у него возникла такая идея?

До появления печатного станка изображения и тексты гравировались на мокрых деревянных табличках. Затем на них укладывали листы влажной бумаги, покрытые тонким слоем порошка, их прокатывали валиком, и получался отпечаток. В течение долгого времени Гутенберг экспериментировал с самыми разными действиями, пытаясь усовершенствовать этот трудоемкий процесс. Однажды во время сбора урожая он отправился с друзьями на виноградник. Наблюдая за работой пресса, он заметил, что черный виноград, попадая под пластину, оставлял на ней отпечатки.

С точки зрения смешения понятий он обнаружил сходство между рисунками, оставляемыми на давильном прессе, и изображениями, созданными гравированной деревянной табличкой. Идея печатного станка возникла в результате соединения двух закономерностей, двух моделей: как давили виноград и как получали изображения. Идея осенила Гутенберга, появившись из этой смеси — казалось бы, из ниоткуда. Он выразился так: «Бог открыл мне секрет, которого я требовал от Него»^{3}. Не логика, а восприятие этого человека и смешение моделей из двух разных областей подарили миру печатный станок.

В школе нам рассказывают об Альберте Эйнштейне и его теориях. Нам не объясняют, как он учился мыслить. Не говорят, как относился к жизни, какие имел намерения, что говорил и каким образом определял, за чем нужно наблюдать. Мы не слышим о его взаимоотношениях с людьми и взглядах на мир.

Нас учат, что он просто гений. Мало известно о его мыслительном процессе, который он называл комбинаторной игрой^{4}, представляющей собой концептуальное смешение образов в одном ментальном пространстве. Его идею комбинаторной игры подают как продукт выдающегося интеллекта, чье превосходство обусловлено генетически. Точно так же, как нас учат измерять дневное количество осадков по уровню воды в ведре, и никому не приходит в голову, что дождь выпадает отдельными каплями.

Академический анализ и измерение творческого мышления трансформировали наше представление об этом мышлении. Педанты взяли простой, естественный процесс смешения понятий и, разложив на части (например, акт объединения объектов или противоположностей, тезиса и антитезы в синтез, разных областей, или идей, или предмета со случайными стимулами) и дав каждой отдельное название, породили иллюзию, что креативность влечет за собой несколько разных сложных процессов.

На самом деле все эти разнообразные научные теории лучше всего иллюстрируют почти всеобщую тенденцию делить предмет на составные части и игнорировать их динамическую взаимосвязь. Подумайте об этих разных теориях как о волнах в море творчества. Ученые пытаются понять, что именно создает волны, но изучают при этом только одну волну и игнорируют остальные. Они не берут во внимание взаимосвязь всех теорий. В результате возникает путаница и противоречия, мешающие понять, что такое творческое мышление, в терминах традиционного мышления и речи.