Глава 25 Тишина всегда громче крика

Глава 25

Тишина всегда громче крика

Раджниш, скажи, разве это не любовь? Ибо за слезами отсутствия пребывает безмятежная память как постоянное присутствие в моем центре. Всегда, всегда в центре моего сердца, моих стоп, всех направлений земли, слова и безмолвия, объятья и песни, но более всего в центре моей печальной улыбки, которая порой затмевается страстью. Скажи, разве это не любовь? Я кричу: «Вы негодяи!» Ибо я не могу спокойно видеть, как они затыкают тебе рот и сковывают тебе ноги. Скажи, разве это не любовь?

Сарджано, мне вспомнилась одна замечательная статуя Гаутамы Будды, которую мне прислал из Японии один мой друг. Эта статуя была не обычной. Она представляла собой самурайскую концепцию Гаутамы Будды. В одной его руке был зажат горящий факел, а другая рука удерживала обнаженный меч. Эта красивая статуя была удивительной, потому что одна половина лица Будды словно освещалась факелом (она была спокойной, безмятежной, мирной), а другая половина лица Будды была такой же острой и угловатой, как меч в его руке.

Тишина также может быть песней. Любовь также может быть мечом.

Эти великие переживания жизни (тишина, любовь, блаженство) не ограничены лишь одним значением. Они включают в себя все цвета радуги, все оттенки между белым и черным цветом. Любовь может быть мягкой как роза, а любовь - твердой, как пуля. Все это разные аспекты этих явлений. Нужно помнить только одно: они берут начало в пространстве любви. Ваша революция должна происходить из пространства любви. Тогда это уже совсем другое явление. Любовь перестает быть политическим явлением и переходит в духовное измерение.

Сарджано, я понимаю, что ты слишком сильно любишь меня. Ты не можешь видеть, как религии, организованные религии мира, поступают со мной. Ты не можешь терпеть их нападки, твоя любовь не в силах вынести все, что политики и бюрократы творят со мной.

Я учу только тишине, учу любить людей. Но со мной поступают так, словно я убийца!

На пресс-конференции в Америке министр юстиции США сказал: «Мы не смогли посадить Ошо в тюрьму, потому что у нас нет доказательств того, что он совершил преступления». И тот же самый человек в федеральном суде предъявил длинный список преступлений и стал угрожать моим адвокатам, шантажировать их. Адвокаты приходили ко мне в тюрьму. Эти люди были глубоко огорчены, хотя они были профессиональными адвокатами и сочувствовали мне меньше, чем ты.

Но эти двенадцать дней в американских тюрьмах... Меня заключили в тюрьму без ордера на арест. Судьи не разрешили мне даже сообщить моим адвокатам о том, что меня арестовали. Мне даже не сообщили причину моего ареста. Сначала меня привели к женщине-судье. Три дня прокурор искал причины для моего задержания, но так ничего и не нашел. На третий день ему пришлось признать: «Мне не удалось доказать ни одного преступления Ошо, и мне больше нечего добавить». И все же судья не разрешила выпустить меня под залог.

Даже начальник тюрьмы не мог понять, что происходит. Он принес мне мои вещи, так как полагал, что меня отпустят. У них не было ордера на арест, и им нечего было предъявить. Три дня начальник тюрьмы слушал этих людей, но так и не услышал ничего, что доказывало бы мою вину.

Когда мне отказали в освобождении под залог, начальник тюрьмы сказал: «Никогда в жизни я не видел такой несправедливости. Никто никогда не узнает, почему вам отказали в освобождении под залог». Дело в том, что правительственные чиновники стали угрожать судье: «Если ты отпустишь Ошо под залог, то так и останешься судьей штата. Тебе никогда не быть федеральным судьей. А если оставишь Ошо в тюрьме, то скоро жди повышения». По прошествии трех недель ее в самом деле назначили федеральным судьей.

Мои адвокаты видели всю эту возню. Они не могли поверить, что министр юстиции США не хотел начинать разбирательство. Он сказал им: «Мы с вами отлично знаем о том, что Ошо не совершил преступление. Вы победите в процессе. Но мы можем не выпускать его под залог и длить это дело десять, двенадцать лет... Поэтому вам нужно выбирать. Если вы настаиваете на разбирательстве, то не вините нас. Вы победите, но только через двенадцать лет отсидки Ошо. Если же вы хотите, чтобы его освободили без суда, тогда признайте хотя бы два каких-нибудь преступления. Я ясно дал вам понять ваше положение».

Двенадцать дней мои адвокаты бегали из одной тюрьмы в другую, потому что меня каждый день куда-нибудь перевозили. Меня гоняли по тюрьмам, стараясь найти какой-нибудь случай, чтобы убрать меня.

Меня поселили в одной палате с человеком, который умирал от СПИДа. Эта камера была предназначена для двоих заключенных, но полгода никто кроме того больного не жил в ней, потому что врач приказал сделать ее одиночкой. Но меня поселили в ней. В камере стояли врач, начальник тюрьмы, судебный исполнитель, и тут человек, который лежал на смертном одре, сказал мне: «Ошо, ты меня не знаешь, но я видел тебя по телевизору и проникся к тебе симпатией. Не оставайся в этой камере. Стой у двери, потому что я болен СПИДом, скоро я умру. Они нарочно поселили тебя здесь, полгода у меня не было соседа. В этой камере все заражено. Стой у двери и барабань в нее. Тебе все равно откроют, если ты будешь несколько часов стучать в дверь».

Прошло около часа, и пришел начальник тюрьмы. Я сказал ему: «Полгода у этого человека нет напарника. Он умирает, в том и сомнения нет. Зачем вы затолкали меня в эту камеру?»

Меня тотчас же переселили. Им нечего было ответить мне. Я спросил врача: «Вы наверняка давали клятву Гиппократа, обещали спасать людям жизнь. У вас нет ни стыда, ни чести. Вы присутствовали при моем вселении в ту камеру. Вы не разрешали даже убийцам селиться там, но даже не заикнулись о моей участи».

«Мы ничего не можем поделать, - ответил он. - Из вышестоящей инстанции поступило распоряжение косвенными методами свести вас в могилу. Нам сказали, что в случае вашей смерти нам ничего не будет».

Когда меня перевезли в следующую тюрьму, прямо посреди ночи судебный исполнитель потребовал от меня подписаться именем Дэвид Вашингтон.

«Меня зовут иначе», - сказал я.

«Нам все равно, - ответил он. - Из более высокой администрации мы получили приказ, согласно которому вам нельзя подписываться в анкете собственным именем. В тюрьме вы будете жить под именем Дэвид Вашингтон».

Я сказал: «Я заметил на вашем пальто красивую нашивку с надписью “Департамент Правосудия”. Снимите хотя бы пальто. Разве это правосудие? Неужели вы считаете меня абсолютным болваном, не способным понять, куда вы клоните? Если я подпишусь каким-то Дэвидом Вашингтоном, вы просто убьете меня, и тогда никто не сможет найти меня, потому что, согласно документам, я не переступал порог этой тюрьмы. Я не собираюсь подписываться чужими именами. Но если вы устали, что неудивительно, так как сейчас глубокая ночь, а вы весь день работали, тогда вы можете оставить меня прямо здесь, на скамье, в конторе. Я подожду. Или вы сами можете заполнить анкету, а я подпишу ее».

Он не понял мою простую уловку и заполнил анкету, куда записал этого самого Дэвида Вашингтона и прочее, что ему было нужно. Там все было выдумано: имя моего отца, местожительство, но я поставил мою подпись. Он посмотрел на мою подпись и спросил: «Что это значит?»

Я ответил: «Дэвид Вашингтон. Завтра вы увидите эту подпись в газетах и по телевизору. Ее знают во всем мире».

Мои адвокаты постоянно следили за моими передвижениями, они ездили вслед за мной по городам, по тюрьмам. Адвокаты беспокоились, что, если они не признают два моих преступления, то меня замучают до смерти. А если мне придется жить двадцать лет в тюрьме, то какой смысл в конечной победе? Они пришли ко мне в печали и сказали: «Мы вынуждены сделать вам не очень красивое предложение. Мы призваны защищать вас, отстаивать вашу невиновность, но правительство шантажирует нас». И они рассказали мне стратегию чиновников.

Министр юстиции США ясно сказал моим адвокатам: «Если вы хотите, чтобы Ошо остался живым, то должны немедленно признать два правонарушения. Через пятнадцать минут Ошо будет обязан покинуть Америку».

Я смотрел на их огорченные лица и думал о миллионах моих людей во всем мире, которые звонили по телефону, присылали письма и телеграммы. Каждую тюрьму они осыпали цветами. Тюремные работники спрашивали меня: «Что делать с этими цветами? Куда их класть? У нас уже не осталось для них свободного места».

Итак, я ответил своим адвокатам: «Не беспокойтесь, я несерьезный человек. Я могу признать любое преступление на ваш выбор. За порогом суда меня ждут все мировые СМИ. Я скажу журналистам: «Я поклялся говорить правду, и все же солгал. Американское правительство заставило меня сказать неправду». С одной стороны, чиновники принуждают давать присягу говорит лишь правду, с другой стороны, они своим шантажом толкают ко лжи».

«Не беспокойтесь», - успокаивал я адвокатов. И я в самом деле признал какие-то правонарушения, даже не поинтересовавшись, в чем они заключались. Но чиновники не предупредили меня о том, что в случае признания моей вины мне придется заплатить штраф в четыреста тысяч долларов, и еще мне на пять лет будет закрыт въезд в США. Меня приговорили условно к пятнадцати годам. Даже если я через пять приехал бы в Америку, то это сочли бы преступлением, поэтому мне пришлось бы десять лет просидеть в тюрьме, причем без всяких дополнительных разбирательств».

Чиновники заранее приняли меры против моего возвращения в Америку. Итак, я не могу обратиться с апелляцией в Верховный Суд о шантаже. По сути, мне запретили въезд в США на пятнадцать лет.

Мои адвокаты были совершенно правы: после того, как я покинул тюрьму, под моей кроватью нашли бомбу, часовую бомбу. Ее могли поставить только работники тюрьмы, по заданию правительства.

Мое дело закрыли через пять минут, потому что я признал правонарушения. Я не стал спорить и сказал адвокатам: «Признайте любые преступления. Я согласен. Не нужно попусту тратить время в суде. Пусть судья вынесете решение». Мои люди сразу же заплатили четыреста тысяч долларов, и меня через десять минут выпустили из тюрьмы. Мой самолет уже стоял на взлетной полосе. Уже через пятнадцать минут я мог покинуть Америку.

Я размышлял о том, почему они так спешили, к чему им этот пятнадцатиминутный срок? Мои адвокаты сказали мне: «Чиновники боялись, что, если вам позволят остаться здесь еще дня два или пять, то вы, возможно, подадите апелляцию в Высший Суд, расскажете всем о шантаже, поэтому они выдавили вас из США в пятнадцать минут».

Вот вам и демократические правительства. Некоторые люди постоянно говорят, что их идеалы это демократия, свобода, гласность, право личности быть собой. Итак, я понимаю тебя, когда вы называете негодяями этих политиков, попов, шанкарачарий. Это просто означает, что вы очень любите меня, а также любите свободу, индивидуальность и глубоко уважаете жизнь.

Все мое учение можно свести к простой концепции: почитайте жизнь и свободу.

Итак, Сарджано, тебе не нужно беспокоиться. Наверно, тебе кажется, что я скажу, будто это не любовь. Но и это тоже любовь, причем любовь лучистая, пламенная. Любовь должна научиться быть не просто розой. Любовь должна знать, что в определенный момент она может стать мечом.

Ты говоришь: «Скажи, разве это не любовь?» Нет, это именно любовь.

«Ибо за слезами отсутствия пребывает безмятежная память как постоянное присутствие в моем центре. Всегда, всегда в центре моего сердца, моих стоп, всех направлений земли, слова и безмолвия, объятья и песни, но более всего в центре моей печальной улыбки, которая порой затмевается страстью».

Если бы поэзия была просто милыми стишками, она не выжила бы в этом безумном мире. Поэзия должна быть сильной. Пусть она будет крепче ненависти и гнева. Поэзия должна уподобиться львиному рыку.

«Скажи, разве это не любовь?» Сарджано, это чистейшая любовь, абсолютно подлинная любовь, совершенно истинная любовь.

«Я кричу: “Вы негодяи!” Ибо я не могу спокойно видеть, как они затыкают тебе рот и сковывают тебе ноги. Скажи, разве это не любовь?»

Я стучался в двери двадцати одной страны, но ни одной из них не хватило мужества дать мне туристическую визу на три-четыре недели.

В Греции мне дали визу на четыре недели, но архиепископ Греции поднял большой шум, стал слать телеграммы президенту и премьер-министру, а также письма с угрозами в адрес человека, в доме которого я поселился. Ему было сказано, что, если он хочет спасти свой дом, то должен выгнать меня. А если через тридцать шесть часов он не спровадит меня, тогда он сгорит вместе с домом и всеми людьми, которые в нем находятся. Нас угрожали сжечь заживо. А этот архиепископ принадлежит к самой древней христианской церкви. Вот какой представитель Иисуса Христа!

Правительственные чиновники испугались. У них не было никаких причин устроить мне козни, так как я две недели даже не выходил из дома. Как-то раз, когда я спал после обеда, приехали полицейские. Моя секретарша Анандо сказала им: «Сядьте, выпейте чаю, а я пойду и разбужу Ошо». Но они столкнули ее с полутораметрового крыльца вниз, на гравий, а затем поволокли прямо по гравию к джипу. Ее отвезли в полицейский участок, как будто она в самом деле пыталась оказать сопротивление служителям закона.

Джон разбудил меня. Я услышал шум, как будто взорвался динамит. Полицейские, окружившие дом со всех сторон, начали бросать камни в старинные окна и двери. У них была с собой даже взрывчатка. Они сказали: «Разбудите Ошо прямо сейчас, иначе мы взорвем дом».

У этих людей не было ордера на арест, и у них не было причины так жестоко вести себя. Дело в том, что архиепископ Греции сказал правительству, что, если мне позволят остаться в Греции, тогда мораль, религия, культура - все это будет в опасности. Всего лишь за две недели я «испортил» умы молодежи. Я даже ни разу не вышел из дома, не встретился ни с одним греком. Все люди, которые навещали меня, приезжали из других стран.

Но вот что интересно: эти люди строили мораль, религию, культуру больше двух тысяч лет. И если один единственный человек способен в две недели разрушить все это, тогда какой толк от подобной морали, религии, культуры?

Американское правительство приказало всем странам мира, чтобы меня никуда не пускали, даже как туриста. В Южной Америке есть маленькое государство Уругвай. Там мне были рады, потому что их президент читал мои книги и мечтал о том, чтобы я приехал к ним. Президент сказал мне: «Мы дадим вам землю, чтобы вы могли создать общину. Присутствие вас и ваших учеников обогатит нас. Более того, сюда станут приезжать тысячи пилигримов. Уругвай - бедная страна, и доходы от туризма нам не помешают». И он тотчас же выдал мне визу на год.

Но когда об этом узнал американский президент Рейган (об этом потом рассказывал мне американский посол в Уругвае), он стал угрожать президенту Уругвая: «Ошо должен покинуть вашу страну через тридцать шесть часов. В противном случае вам придется вернуть все займы, которые мы к этом моменту успели выдать вам. А следующие займы в миллионы долларов, которые мы собирались выдать вам в ближайшие два года, вы не получите. Итак, выбирайте».

Уругвай не может возвратить эти деньги и не может позволить себе отказываться от новых займов в следующие два года, потому что весь его бюджет зависит от этих миллионов долларов. Иначе вся экономика страны рухнет. Президент Уругвая был очень огорчен, когда говорил мне: «Ваш приезд в нашу страну открыл мне глаза хотя бы уже на то, что мы зависимые люди. А прежде мы жили в иллюзии».

«Вам придется уехать, - вздохнул президент. - Это незаконно, потому что у вас есть официальная годовая виза и вы не совершали преступлений. А визу можно отнять только из-за правонарушений». Я успел прожить в Уругвае всего лишь месяц. И президент добавил: «С тяжелым сердцем я прошу вас уехать. Все мое сознание протестует против этого».

И даже такой исход не удовлетворял Рейгана. Ему было мало того, чтобы я просто покинул Уругвай. Мой самолет стоял в аэропорту. Я сказал: «Ничего страшного, я могу покинуть вашу страну. Я не стану подвергать опасности вашу родину».

Президент Уругвая лишь покачал головой: «Американский президент настаивает на том, чтобы вас депортировали. Вам нельзя покидать нашу страну по своей воле. Меня принуждают идти на преступление. Во-первых, я должен приказать вам покинуть Уругвай, хотя вы не сделали ничего дурного. Во-вторых, я должен депортировать вас. Но я абсолютно беспомощен. И все же я хочу сделать так, чтобы в вашем паспорте не было отметки о депортации из Уругвая. У нас есть маленький аэропорт. Переберитесь туда, а вечером улетите, не уведомив нас. Тогда мы сможем сказать, что Ошо, улетел, не предупредив нас, и у нас просто не было времени депортировать его».

Но уругвайский президент ошибся. Должно быть, американские соглядатаи следили за моими передвижениями. Когда мой самолет приземлился в том маленьком аэропорту, там меня уже ждал американский посол со всеми нужными штампами, а также чиновник, который занимался депортациями. Меня задержали, потому что они хотели заполнить мои анкеты так, как и было надо. Когда я улетал, то сказал: «Это сущие пустяки...» На самом деле, мой паспорт превратился в исторический документ, ведь меня беспричинно депортировали из очень многих стран.

После того, как я покинул Уругвай, президента этой страны пригласили в США, и там Рейган дал ему тридцать шесть миллионов долларов в «знак дружбы». Эту награду он получил за то, что меня выгнали в тридцать шесть часов, то есть миллион долларов за каждый час! Наверно, мне стоит потребовать у этих правительств свой процент от этих сделок! Если вы получаете миллионы долларов за то, что изгоняете меня, то платите мне хотя бы два процента с ваших доходов.

Администрация США начала писать правительствам всех стран... Я видел документы, которые американцы разослали во все правительства. В них написано: «Ошо опасен. Он может подорвать мораль страны, культуру страны, может испортить молодежь страны. Ошо может разрушать религию страны».

Какой странный мир. Немецкие политики решили, что мне нельзя въезжать в Германию. Более того, мне запретили приземляться в немецких аэропортах даже для дозаправки. Я не понимаю, как я могу подорвать мораль людей, если посижу в своем самолете пятнадцать минут.

В Англии мне не разрешили переночевать в гостинице, которая находилась в самом аэропорту, всего лишь каких-то шесть часов, а ведь у меня было такое право. Эго международный аэропорт. Мои пилоты несколько часов вели самолет и исчерпали временной лимит пилотирования. Лететь дальше, без отдыха, было противозаконно.

Англичане отказали мне на всякий случай. Они сказали, что гостиница первого класса не предназначена для путешественников на частных самолетах, что в ней могут жить только те люди, которые летают коммерческими рейсами. Чтобы решить это затруднение, мы приобрели билеты на коммерческий рейс, на утро следующего дня.

Но служащие аэропорта заранее получили депешу о нас. Уже в следующую минуту чиновник звонил премьер-министру: «Что сказать? Что делать?» Прежде ему не приходилось сталкиваться с такой ситуацией. Если он заявит мне, что мой ночлег в гостинице подорвет мораль английского народа, то подобное утверждение будет звучать очень глупо. Наконец, чиновник пришел ко мне и сказал: «Спорить бессмысленно. В правительстве решили, что вы можете переночевать только в тюрьме, да и то лишь шесть часов. Больше времени мы не разрешим вам оставаться на территории Англии». Итак, я не совершал преступлений, но английские чиновники предложили мне пожить шесть часов в тюрьме.

Министр юстиции США постоянно повторял на пресс-конференции: «Я больше не хочу слышать имя Ошо. И мне не хотелось бы, чтобы журналисты рассказывали о его идеях. Лучше объявите ему информационный бойкот».

Политики решили устроить мне информационную блокаду. Меня не должны пускать ни в одну страну мира, в Индию нельзя пускать ни одного моего саньясина. Поэтому я отменил обязательное ношение оранжевой робы и малы, иначе вы просто не смогли бы попасть в Индию. Теперь индийские чиновники не смогут понять, кто к ним приехал: саньясины или нет. Отныне весь мир пронизан моей саньясой.

Сарджано говорит, что божественная ярость, которая кричит в ней, поет свою страстную песню ради многих тысяч сердец, которые хотят встретиться со своим мастером, но им мешают преграды из страха, бюрократии, паспортов и замаскированного сопротивления.

Сарджано прекрасно понимает ситуацию, потому что она родом из Италии. Она и другие итальянские саньясины целый год пытались выбить для меня трехнедельную туристическую визу, а итальянские чиновники всякий раз говорили им: «Приходите на следующей неделе». Так прошел целый год. Папа Римский заявил итальянскому правительству ультиматум: ни в коем случае не пускать в страну Ошо. Вот какие трусы правят людьми. Сарджано только что еще раз спросила итальянские власти, сколько еще недель нам ждать. Чиновники ответили: «Прошлой целый год, поэтому ваш запрос устарел. Сделайте новый запрос». Сарджано составила новый запрос, но я думаю, что с ним также будут тянуть целый год, а потом назовут устаревшим.

Когда Папа Римский приезжал в Италию, его ругали все: индуисты, мусульмане, джайны, буддисты. Куда бы он ни поехал, всюду его бранили. Во всей Индии только я встал на защиту Папы Римского. Я сказал его недоброжелателям: «Вы ведете себя некрасиво, подтверждаете свою слабость. Поприветствуйте Папу Римского и пригласите его на открытую публичную дискуссию на религиозную тему. Вот в этом будет какая-то ценность. Давайте выясним, насколько хорошо Папа Римский разбирается в основах религии».

Десять тысяч лет Индия весь свой гений направляла на религиозные поиски. Во всем мире больше нет страны, где люди столь же интенсивно и настойчиво занимаются религиозными поисками. Христианство кажется таким инфантильным на фоне буддизма, что не нужно даже критиковать Папу Римского. Его визит в Индию дал нам хорошую возможность. И если бы он стал приходить на интеллектуальные дискуссии во всей стране, тогда, как мне кажется, он ни за что не приехал бы в Индию во второй раз.

Я понимаю твое возмущение против бюрократии, паспортов и завуалированных уловок.

«Скажи, разве это не любовь?» Сарджано, я всегда отвечаю, что ты слишком сильно любишь меня.

«Я кричу: “Вы негодяи!” Ибо я не могу спокойно видеть, как они затыкают тебе рот и сковывают тебе ноги... Крик громче тишины».

Сарджано, здесь я с тобой не согласен. Тишина всегда громче любого крика. У крика есть начало и конец, а тишина вечна. Тишина это крик всего существования.

Но я не стал бы мешать тебе кричать, потому что люди, к которым ты обращаешь свои восклицания, столь глухи, что с твоей стороны очень сострадательно кричать на них как можно громче. И они столь безумны, что они все равно не смогут понять безмолвие.

Безмолвие могут понять только те люди, которые знают, что это такое, которые пережили безмолвие. Возможно, твой крик достигнет младенческих умов политиков, бюрократов, теологов, религиозных дилеров, потому что внутри них все грохочет и скрежещет. Они понятия не имеют о том, что такое безмолвие. Если бы они постигли внутреннюю тишину, тогда я с радостью принял бы их.

Первый протест против моего тюремного заточения из-за границы пришел из Японии, от одного мастера дзен. Он сразу же позвонил Рейгану, а потом мне. Он сказал мне: «Я только что говорил по телефону с Рональдом Рейганом. Я предупредил его о том, что он совершает великий грех, за который ему придется пострадать» Он никогда не встречался со мной, но в его монастыре мои книги читают как священные писания. Его ученики познают дзен через мои книги. Дзен родился в Японии, но этот мастер дзен нашел более совершенное выражение, более глубокое значение в моих словах. Поэтому он стал учить своих учеников не через японские священные писания, а через мои книги.

Я сказал ему по телефону: «Я благодарен вам за то, что вы защищаете меня, и все же вам не следовало говорить Рейгану о том, что он должен раскаяться, поскольку он совершил грех».

«Я был очень рассержен, - объяснил японский мастер дзен. - Всю жизнь я просто медитировал и ничего не делал. Но я увидел вас по телевизору в цепях и наручниках. С вами обращались как с убийцей, поэтому я не мог оставаться безмолвным». Этот старый мастер дзен сделал правильное предсказание. Рейган и министр юстиции США господин Миз потерпят поражение. «Ирангейт» добьет их.

Сегодня Нилам принесла мне новости о том, что дочь Рейгана и его зять видели в Белом Доме привидение, которое они сочли духом Линкольна. Но почему же Линкольн гулял по Белому Дому в красной одежде? Теперь даже Рейган боится бывать в Белом Доме, потому что это привидение видели и многие другие люди. Даже его собака начинает лаять, когда другие люди видят это привидение. По-видимому, какой-то старый саньясин подшучивает над ними! Скоро Белый Дом превратится в дом с привидениями, никто не захочет жить там. Только старые саньясины будут с радостью жить в Белом Доме.

Но дни Рейгана и этого господина Миза сочтены, у них нет будущего. Поэтому не сердись. Даже если ты будешь кричать, твой крик будет пронизан любовью, состраданием, чтобы глухие могли услышать, а слепые - увидеть.

«Скажи, разве это не любовь?» Сарджано, это любовь изобильная.

Только не забывай в своем гневе, в своей ярости о том, что именно любовь рычит словно лев. В своей основе это любовь. Все, что они сделали и делают, укоренено в бессознательности. Нельзя слишком активно сердиться на них, ведь они нуждаются в чистой жалости и сострадании.

И здесь, в Индии происходит то же самое, что и повсюду... Мы владеем этим ашрамом с 1974 года. Мы купили эту землю. Но правительство не перевело ее на наше имя. Получается, что мы заплатили деньги, но данное имущество по-прежнему принадлежит первоначальным владельцам. Муниципалитет продолжает требовать с нас налоги, и исправно выплачиваем их.

Когда я уехал на пять лет в Америку, наши люди здесь разобрали одно строение, поскольку в нем больше не было нужды. Оставшимся саньясинам было достаточно и одного зала. До моего отъезда в США здесь постоянно находились десять тысяч человек. Скоро они снова начнут приезжать сюда, поэтому мы начали заново отстраивать здание. Мы собираем его вновь из прежних конструкций, но глава муниципалитета пришел в ярость и заявил, что двадцать восьмого февраля он явился сюда с бульдозерами и разрушит здание. Но это же наш храм!

Итак, двадцать восьмого февраля у нас будет настоящий праздник! Некоторым из вас придется лечь и перекрыть всю дорогу. Повсюду будут играть музыканты, танцевать саньясины. Скажите этим людям: «Сначала вам придется передавить бульдозерами всех саньясинов, а потом вы сможете разрушить наши строения, потому что тогда они уже никому не будут нужны. Но до тех пор, пока вы не передавите всех саньясинов, вы не сможете продвинуться по земле нашего ашрама ни на дюйм!» Вот тогда мы посмотрим, хватит ли мужества главе муниципалитета.

Мы не станем проявлять насилие. Мы будем петь о любви, играть на музыкальных инструментах, радостно танцевать. Пусть все люди в мире узнают о том, что быть радостным, безмятежным, любящим, ненасильственным и веселым преступно. Может быть, это событие поднимет уровень сознания человечества.

Итак, вы должны приготовиться к веселому празднику. Сарджано, у тебя будет прекрасная возможность. Знай же, что ты можешь даже умереть ради истины, с танцем и песнями, радостно, без гнева, просто с любовью и состраданием.

Раджниш, я не знаю, как ты это делаешь! Сейчас мне кажется, что я нахожусь в глубинах печали, окутанная в чернейший туман отчаяния. Мне кажется, что я всего лишь пятно на ландшафте, случайная ошибка в творчестве существования. Но в следующую минуту входишь ты, танцуя, и идешь ко мне. Во мне рождается веселый смех, и я снова начинаю горячо любить мир - по крайней мере, до моего следующего менструального кризиса. Больше всего меня очень удивляет то, что я все еще удивляюсь каждый раз, когда входишь танцуя, хотя прошло уже десять лет. Я когда-нибудь чему-нибудь научусь?

Никогда! Анандо, кое-чему ты никогда не должна научиться. Постоянно удивляться, всегда быть открытой перед чудом - вот одно из самых значительных духовных качеств.

Я знаю, что этот вопрос принадлежит не только тебе. Возможно, такой вопрос задали бы все люди, сидящие здесь.

«Сейчас мне кажется, что я нахожусь в глубинах печали, окутанная в чернейший туман отчаяния. Мне кажется, что я всего лишь пятно на ландшафте, случайная ошибка в творчестве существования. Но в следующую минуту входишь ты, танцуя, и идешь ко мне. Во мне рождается веселый смех, и я снова начинаю горячо любить мир».

Ты говоришь, что не знаешь, как я делаю это. Мне тоже об этом ничего не известно. Я просто наблюдаю за тем, что происходит.

Я знаю только о том, что я никогда не грушу, никогда не проваливаюсь в черные дыры, никогда не печалюсь, никогда не впадаю в депрессию. Что бы ни происходило, меня ничто не затрагивает. Возможно, именно поэтому, когда ты находишься в подавленном настроении, и тут я иду к тебе в танце, твоя грусть исчезает, и все твое естество излучает смех. Вопрос только в том, чтобы установиться связь с тем, кто изливается блаженством. Твоя грусть исчезает как тьма, которая растворяется под лучами света. Достаточно слабого луча света для того, чтобы грусть исчезла, подобно тьме в комнате, в которую вносят зажженную свечу.

Послушайте историю, которая всегда нравилась мне. В самом начале, когда Бог сотворил мир, как-то раз тьма пришла к Богу и сказала: «Помоги мне. Твое солнце постоянно гонится за мной. С утра до вечера оно преследует меня. Я не могу отдохнуть даже один миг, потому что оно идет у меня по пятам. Но я не сделала солнцу ничего дурного. Оно почему-то невзлюбило меня. Скажи что-нибудь ему. Пусть оно перестанет гоняться за мной».

Бог призадумался: «Как странно. Почему солнце обижает тьму? Немедленно позовите сюда солнце!»

Солнце пришло к Богу, и он спросил его: «Почему ты обижаешь тьму?»

«Какую тьму? - удивилось солнце. - Я никогда не встречал никакой тьмы. Как же я могу обижать того, кого ни разу не встречал, даже никогда не видел? Я впервые услышал о том, что есть какая-то тьма».

Бог сказал: «Но тьма сама пожаловалась мне на тебя».

«Я готов извиниться перед ней, - ответило солнце. - Позовите ее».

Бог послал курьера за тьмой, но она так и не пришла. После ухода солнца тьма явилась к Богу, и он сказал ей: «Ты опоздала. Вам нужно было обоим предстать передо мной, только тогда можно было бы разрешить дело».

Это дело до сих пор так и не разрешилось, потому что тьма не может сосуществовать со светом. Жалоба тьмы до сих пор лежит в документах Бога. Но тьма так и не возвратилась со своей жалобой, поскольку снова встанет прежний вопрос: они должны оба одновременно предстать перед Богом. Только в гаком случае можно будет разрешить их спор.

Тьма не может присутствовать, когда есть свет. Почему? Потому что у тьмы нет собственного существования, она представляет собой всего лишь отсутствие света. Свет обладает положительным существованием, а тьма это просто отсутствие света. Тьма есть, когда нет света. Тьмы нет, когда есть свет.

Анандо, возможно, то же самое происходит с тобой. Когда я приближаюсь к тебе в танце, твоя печаль, несчастье, испаряется. Несчастье это также не что иное, как отсутствие счастья. Печаль есть не что иное, как отсутствие радости. И когда я прихожу, изливаясь радостью, ты тотчас же начинаешь смеяться, улыбаться, танцевать. Ты полностью забываешь об этой «Марианской впадине» печали.

Я ничего не меняю в тебе. Если ты доступна мне, открыта передо мной, то все произойдет само собой. Это спонтанный процесс, я ничего не вызываю силой. Я не могу присваивать себе эту честь. Благодари само существование.

И ты говоришь: «И я снова начинаю горячо любить мир - по крайней мере, до моего следующего менструального кризиса». Прежде считалось, менструальный кризис переживают только женщины. Это не так. Последние открытия ученых доказывают, что и у мужчин бывает менструальный кризис. Много веков люди не подозревали ни о чем подобном, потому что у мужской менструации нет физического выражения. Но если вы хотите найти в себе подобные процессы, тогда заведите дневник, куда будете ежедневно вносить записи о своем настроении. Вы удивитесь, когда откроете для себя, что каждые двадцать восемь дней в течение четырех-пяти дней вы печалитесь, впадаете в меланхолию. Но у мужской менструации нет физического выражения, поэтому люди не подозревали о ней.

Недавно психологи узнали о том, что у мужчин тоже есть биологический цикл, как и у женщин. Ученые выяснили, что раз в четыре недели у мужчин наступает четырех- или пятидневный период депрессии. Хорошо бы вам знать, в какие дни вы будете страдать (мужчина вы или женщина), потому что, когда кто-то страдает в менструальный период, вы должны относиться к нему сострадательно, с любовью. В такие дни человек ведет себя необычно.

И если вы понимаете, что ваша жена переживает менструацию, не ругайтесь с ней. Примите как нечто само собой разумеющееся ее скверное настроение, раздражительность. Она будет бросаться тарелками и подушками, будет докучать вам. Вам нужно лишь защищаться от ее ударов. Радуйтесь, ведь слабая женщина все равно не сможет побить вас. Она сама страдает в такие дни, в ней клокочут гормоны. Она ни в чем не виновата, ее поджигают изнутри хитрые гормоны!

Если вы сможете проявлять терпение и любовь, тогда и она тоже будет помнить о том, что ее супруг страдает от мужской менструации, и не будет сердиться на вас. Он будет быстро ездить на машине, будет сигналить без всякой надобности, будет включать радио на всю громкость. Не нужно мешать мужчине. Пусть он делает все, что только захочет. Например, он отключает телевизор, который прекрасно работал, и начинает чинить его. Бедняка переживает кризис. В нем буйствуют гормоны, и тут ничего не попишешь.

Вам нужно помнить лишь о том, что, если у вас обоих случаются менструальные кризисы в один день, тогда кому-то из вас придется уехать в одиночестве. Каждый месяц вы можете по очереди уезжать из дома. Но не оставайтесь вместе, потому что подобная ситуация чревата серьезным конфликтом.

Люди жили миллионы лет, не осознавая этот факт, просто потому, что у данного явления нет физического выражения. Но и мужчины, и женщины переживают одинаковые физиологические перемены.

До тех пор, пока ты не станешь созерцателем, не станешь свидетелем состояниям своего ума... Именно это я и называю медитацией. Вот прекрасные возможности: когда ты печалишься, просто наблюдай за собой. В тебе бурлит химия, но ты просто сознание. Не нужно путать себя с химией, не отождествляй себя с химией. Это биология, а ты просто сознание, созерцатель.

Со временем ты научишься оставаться центрированной, уравновешенной, безмятежной, даже когда вся твоя химия будет бурлить. Это верно как в отношении женщин, так и в отношении мужчин.

- Достаточно, Вимал?

- Да, Раджниш.