Путешествия по Индии
Путешествия по Индии
Я объездил всю Индию. За десять или пятнадцать лет жизни я объездил столько мест, сколько другие люди не объездили за две-три жизни. Я общался с таким количеством людей за десять или пятнадцать лет жизни, сколько встречается вам за десять или пятнадцать жизней. С утра до ночи я колесил по всей Индии.
Я ни на минуту не мог остаться в одиночестве. Мне приходилось то и дело возвращаться домой, в Джабалпур и запираться в своей комнате. Джабалпуру со мной не повезло. Я ездил по всей Индии и повсюду встречался с людьми, но только не в Джабалпуре. Этот город стал моей горной пещерой. Когда я приезжал в Бомбей,
Дели или Пуну, люди спрашивали меня, зачем я без особой надобности постоянно возвращаюсь в Джабалпур. Я проводил где-нибудь двенадцать или пятнадцать дней, а потом на три-четыре дня возвращался в Джабалпур. Затем я снова куда-нибудь ехал. Прямой нужды в поездках в Джабалпур у меня не было. Я мог бы из Пуны отправиться в Бомбей, из Бомбея в Дели, из Дели в Амритсар, из Амритсара в Шринагар. С какой стати мне сначала ехать в Джабалпур, а потом, через несколько дней, еще куда-нибудь?
Джабалпур был моей горной пещерой. Там я жил в полном одиночестве. А когда я не смог оставаться один даже в этом городе, мне пришлось уехать.
Путешествуя по Индии, я часто передвигался на поезде, на самолете, в машине. А отдыхал я только в поезде. Как только я выходил из поезда, мне уже не было покоя, так как каждый день у меня было пять-шесть встреч в колледжах, университетах, с друзьями, журналистами, меня приглашали на пресс-конференции. И я уже не мог отдыхать. Оставалось отдыхать лишь в поезде. После двадцати лет постоянных разъездов я уже не мог уснуть без шума поезда, звона станционных смотрителей, крика лоточников. Представляете? Я даже записал весь этот шум на магнитофон и слушал его дома. Тогда мне удавалось крепко выспаться. Как только я засыпал, магнитофон тотчас же убирали. Иначе меня мучила бессонница, ведь двадцать лет — немалый срок, и я привык слушать грохот колес.
Я сплю с тремя подушками. Две подушки я располагаю слева и справа, а на третью кладу голову. Во время поездок мне приходилось брать с собой три большие подушки, и для них отводился самый большой чемодан. Иногда какой-нибудь человек при мне открывал мой самый большой чемодан и с изумлением созерцал эти подушки. «Неужели ты завел особый громадный чемодан лишь для трех подушек?» — спрашивали меня.
«Я не могу спать без двух боковых подушек, — отвечал я. — Благодаря ним я крепко сплю. Если я лишусь их, то буду спать с трудом. Всю ночь мне не будет хватать боковых подушек».
Я много лет ездил по Индии, и мне приходилось ждать поезд на платформе.
Однажды впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. В Индии это сенсация. Такого просто не бывает. Я так удивился и почувствовал такую благодарность к машинисту, что пошел к нему и сказал: «Впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. Наверно, вы лучший машинист в Индии».
«Не смущайте меня», — попросил машинист.
«А что тут такого?» — не понял я.
«Это вчерашний поезд, — объяснил машинист. — Он опоздал на двадцать четыре часа».
Когда я услышал о таком чудовищном опоздании, то всплеснул и закричал. Неподалеку стоял начальник станции. «Я регулярно езжу по стране вот уже двадцать лет, — сказал я ему. — Если поезда так кошмарно опаздывают, тогда зачем публиковать расписания?»
«Неужели вы сами не можете понять? — отозвался начальник. — Без расписания мы не сможем определить, насколько опоздал поезд».
«И то верно, — согласился я. — Мне это в голову не приходило».
«Тогда все перепутается, — просвещал меня начальник. — Расписание публикуют для того, чтобы люди знали, насколько поезд опоздал».
Однажды я ждал поезд, и репродуктор постоянно объявлял: «Поезд опаздывает на час... два часа», и так далее. Я не верил своим ушам. Дело в том, что сначала он опаздывал на час, потом на два часа, потом на четыре часа.
«Я не могу понять, этот поезд приближается к нам или удаляется от нас? — задался я вопросом. — Если он опаздывал на час, то почему теперь он опаздывает на четыре часа?»
Я пошел к начальнику станции и спросил его: «В каком направлении движется поезд?»
«Не сердитесь, — попросил он. — Из соображений личной безопасности мы не можем объявить, что поезд опаздывает на сорок восемь часов, ведь тогда пассажиры убьют нас. Поэтому мы решили открывать правду частями. Тогда люди будут спокойны, ведь поезд опаздывает лишь на час или на два часа. Такими отрезками мы покроем все сорок восемь часов».
«Я ценю ваше великое сострадание, — сказал я. — Иначе у пассажиров случались бы сердечные приступы. Вы поступили правильно».
Иногда поезда опаздывали и на шестьдесят часов. Я сидел на вокзале и слушал, как репродуктор объявляет: «Поезд опаздывает на час... на два часа». Так может быть лишь в Индии, в которой люди учатся жить неспешно. Никто никуда не торопится. Люди полагают, что опоздание поезда предопределено судьбой, что ничего исправить нельзя.
Двадцать лет я ездил по Индии и часто в поезде наблюдал за тем, как пассажиры поезда или самолета открывают свои чемоданы, заглядывают в них, потом снова закрывают, как будто там для них устроили какую-то выставку. Им просто нечем было заняться. Люди открывали в поезде окно, потом снова закрывали, ложились на диван и закрывали глаза, потом снова открывали их.
Если вы едете в индийском поезде, то от Бомбея до Калькутты вам придется ехать сорок восемь часов. Я входил в свое купе, снабженное кондиционером. Чаще всего я ехал один, но иногда у меня был попутчик, потому что купе было рассчитано на двух пассажиров. Я сразу же называл свое имя, потом имя моего отца, имя деда, а также откуда я родом, даже если меня ни о чем не спрашивали. Моих попутчиков поражал мой подход. «Я просто заранее рассказываю вам историю своей жизни, чтобы вам не пришлось ни о чем расспрашивать меня», — пояснял я.
Затем я удобно располагался на диване, а мой попутчик сидел напротив и с подозрением разглядывал меня.
«Мне просто хотелось бы, чтобы вы помолчали, — растолковывал я ему суть дела. — Я рассказал вам свою автобиографию, мне больше не о чем говорить!» Потом я разглядывал своего соседа все двое суток. Если же он порывался заговорить, я сразу же напоминал ему о том, что мы уже обо всем поговорили. Тогда он начинал чем-нибудь заниматься. Он повторно от начала и до конца читал газету, вплоть до колонки с выходными данными, а потом снова глазел на меня.
Несколько раз пассажир вызывал проводника и просил переселить его в другое купе.
«Но почему? — недоумевал проводник. — У вас замечательный спутник. Я знаю его, ведь он часто ездит по железной дороге. Он замечательный человек. Оставайтесь».
«Мне все равно, хороший он или плохой, — стонал мой сосед. — По сути, он слишком хорош. Прошу вас, переселите меня в другое купе, в котором люди разговаривают! Этот человек опасен. Он все время смотрит на меня не моргая, и я потею от страха. Сегодня утром я уже три раза принял душ без всякой причины. Я иду в ванную комнату только для того, чтобы не видеть его. Я решаю принять душ, чтобы отдохнуть от него хотя бы несколько минут».
Но двое суток срок немалый... Пассажир начинал осознавать свою неврастеничность, ведь он без всякой надобности открывал и закрывал окно, ложился на диван, вертелся. А я все это время смотрел на него! Потом он забирался на верхнюю полку. Я поднимал руку, чтобы он все время видел ее, потому что я не мог сказать: «Я здесь. Вы продолжаете вести себя безумно».
Однажды я ехал в одном купе с женщиной. В соседнем купе ехал ее муж или друг. На каждой станции он приходил к нам. Он приносил ей мороженое, конфеты и еще что-нибудь.
«Кто этот человек?» — спросил я свою спутницу.
«Муж», — ответила она.
«Не может этого быть!» — воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — струсила женщина.
«Мужья так себя не ведут, — объяснил я. — Он приходит к вам на каждой станции! Если муж едет в другом купе, то он придет к жене лишь на конечной станции, если вообще появится. А вам повезло, ведь на каждой станции этот мужчина приносит вам подарки».
«Вы правы, — потупила она взгляд в пол. — Это не муж, а друг».
«И сколько лет вы вместе?» — поинтересовался я.
«Около семи», — ответила она.
«Не может этого быть!» — снова воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — еще больше струсила женщина.
«Семь лет это слишком долгий срок, — рассудил я. — Медовый месяц заканчивается через две недели. А у вас, по-видимому, как раз медовый месяц».
«Вы меня шокируете, — призналась она. — Мы действительно решили устроить что-то вроде медового месяца. Мы знакомы всего лишь неделю».
Каждый человек скучает, когда остается наедине с самим собой. Поэтому когда Будда говорит: «Когда я сидел безмолвно, то ощутил свое присутствие, и на меня снизошло блаженство», мы слушаем его, но не верим ему. Может быть, он просто исключение из правил. Дело в том, что когда вы сидите безмолвно, то лишь скучаете.
Однажды со мной произошел странный случай. Я ехал в купе, в котором были четыре полки. Когда я зашел в купе, то не поверил своим глазам. На полках лежали три совершенно одинаковых человека. Потом я узнал, что они близнецы-тройняшки. И они храпели... Тут я вспомнил о том, что весь мир есть иллюзия, майя. Но они так громко храпели, что философия мне уже не помогала. Причем они храпели очень гармонично. Сначала храпел один близнец, а два оставшихся помалкивали. Затем подключался второй, он храпел еще громче. Потом вносил свою лепту третий, еще громче. Так они и храпели, по очереди. Я попал в замкнутый круг.
Посреди ночи мне надоело слушать эту музыку, и я решил что-нибудь предпринять. Я начал сознательно храпеть. Мой рев перебудил всех близнецов. Они стали таращиться на меня. «Что с вами? — спросили они. — Вы не спите, но все равно громко храпите».
«Если вы не перестанете храпеть, тогда я всю ночь буду сотрясать это купе своим храпом», — пригрозил я.
«Вы хотя бы глаза закройте, — попросили они. — У нас душа в пятки ушла».
«Тогда сделайте, как вам велят, — сказал я. — Мне вы не давали спать несколько часов. Прекратите свою симфонию!»
«А что мы можем сделать? — растерялись братья. — Мы тройняшки. Если один из нас что-то делает, то оставшиеся двое копируют его поведение. У нас одинаковые привычки. Мы все храпим! И мы ничего не можем изменить».
Я оставался непреклонным: «Тогда я стану так громко храпеть, что вы не сможете заснуть. И всю ночь будут бодрствовать пассажиры в соседних купе».
«Лучше мы больше не будем спать, — решили братья. — Мы почитаем газеты. Вы поступайте, как хотите, только мы очень просим вас не храпеть с открытыми глазами. Вы можете закрыть глаза и храпеть, к этому мы привыкли. Если же вы не хотите храпеть, тогда можете открыть глаза и заниматься чем угодно. Мы постараемся не храпеть, но вам следует учесть, что мы не в силах контролировать храп. Во сне человек все равно забывает о своих решениях».
«Мне это известно, — кивнул я. — Но я устал. Мне предстоит ехать с вами целые сутки, а вы еще только начали храпеть. Лучше сядьте и почитайте что-нибудь». Я дал им книги, сказав: «Читайте их, а я посплю. И запомните, что если кто-нибудь из вас станет храпеть, я устрою ему взбучку». И этим беднягам пришлось всю ночь читать книги, которые они совсем не понимали.
Утром я проснулся и сказал им: «Теперь вы спите. Я пойду в ванную комнату. Можете храпеть во всю глотку. Шум воды поглотит ваш храп. Я пробуду в душе максимально возможное время. Храпите на здоровье!»
Но я никого не осудил. Более того, эта история повеселила меня. Эти ребята раздражали меня, но они были потешными.
Я часто ездил в Удайпурский лагерь медитации. Из Джабалпура, в котором я жил, мне приходилось покрывать неблизкий путь. Я ехал тридцать шесть часов, потому что тогда еще не было авиации.
В Джабалпуре был аэропорт, но он был военным. Гражданских лиц самолеты не перевозили. Теперь этот аэропорт стал гражданским.
Итак, мне приходилось ездить на поезде и делать множество пересадок. Сначала я делал пересадку в Катни, потом в Бине, потом в Агре. Затем я делал пересадку в Читтаургаре. Город Аджмер расположен совсем близко от Читтаургара. Аджмер это один из оплотов мусульман, поэтому в этом поезде всегда было много мусульман. Поезд стоял на станции целый час в ожидании прибытия другого поезда, пассажиры которого должны были подсесть к нам и поехать в Удайпур.
Поэтому я всякий раз прогуливался по платформе. Все мусульмане садились в ряд и начинали молиться. А я веселился. Например, однажды я подошел к кому-то из них и сказал: «Поезд тронулся». Бедняга вскочил, рассердился на меня и закричал: «Ты помешал мне молиться!»
«Я никому не мешаю молиться, — возразил я. — Так молюсь я. Просто я всей душой желаю, чтобы поезд поехал дальше! Я вообще не разговаривал с вами. Я даже имени вашего не знаю».
«Вы произнесли эту фразу прямо посреди моей молитвы», — надулся он.
«Вы не молились, — сказал я. — Я следил за вами и видел, что вы постоянно поглядываете на поезд».
«Это верно», — смутился он.
Точно так же я поступал с другими молящимися пассажирами. Я подходил к кому-нибудь и говорил: «А поезд-то уходит». Он вскакивал и кричал: «Как вы смеете? У вас религиозный вид, но вы мешаете людям молиться!»
«Я никому не мешаю, — отвечал я. — Я просто молюсь Богу, чтобы он как можно быстрее дал нашему поезду зеленый свет».
Что представляют собой ваши молитвы? Вы вымаливаете у Бога разные вещи и события. Молитвы превращают вас в нищего, а медитация превращает вас в императора. Все равно никто не услышит ваши молитвы, никто не ответит на них. Все религии обращают вас к внешнему миру, чтобы вы не осознавали внутренний мир. Молитва обращена вовне. Бог где-то вне вас, и вы кричите что-то ему. Но так вы лишь удаляетесь от себя.
Всякая молитва лишена религиозного духа.
Однажды я ехал из Бомбея в Калькутту. Поезда оказалась долгой, но мне больше нравятся поезда, чем самолеты, потому что я мог отдыхать только в них. Из Бомбея в Калькутту на поезде нужно ехать двое суток, и это на скором поезде. Поэтому я надеялся отдыхать все это время, потому что в Калькутте мне предстояло не меньше пяти встреч в день, отдыхать там будет некогда.
Когда я вошел в купе, оборудованное кондиционером, то увидел там другого человека. Купе было двухместным. Наверно, этот человек видел, что творилось за окном. Провожать меня пришли сотни людей. Они принесли множество букетов роз и цветочных гирлянд. Наверно, он заметил меня в окно.
Я не знаю, как в западных странах, а в Индии поезда устроены так, что из купе можно видеть все, что делается за окном, а заглянуть с улицы в купе невозможно. Поэтому я не подозревал, что за мной следят. Я стоял на платформе в окружении толпы. Но так много людей кланялись мне и вешали на меня гирлянды, что он принял меня за какого-то великого религиозного деятеля.
Как только я вошел в купе, он тотчас же упал на пол, коснулся моих ног и поцеловал их. «Я всегда искал великого религиозного учителя, — сказал он. — Может быть, вы станете моим мастером?»
Он был из касты брахманов. «Ладно, я великий мастер, — ответил я. — Но дело в том, что я мусульманин».
«Да простят меня боги! — перепугался брахман. — Я целовал вам ноги!»
«Сходите в ванную комнату и примите там душ», — посоветовал я. — Что я могу сделать? Вы ни о чем не спросили меня, а просто повалились на пол, обняли мои ноги и стали целовать их. Я с радостью предупредил бы вас, но вы не дали мне ни секунды».
Брахман бросился в ванную комнату и стал поливать себя водой, ведь в Индии брахманы составляют высшую касту индуизма, они становятся браминами, священниками. Они не считают для себя правильным даже просто прикоснуться к кому-либо.
Потом брахман возвратился. У него был несчастный вид, хотя он и принял душ. «Я пошутил! — засмеялся я. — Как вы не поняли это? Разве вы не видели, что меня окружали индуисты?» Дело в том, что в Индии легко определить касту и вероисповедание любого человека. У мусульман одни шапки и одежда, а у индуистов другие. Различать людей разных религий не трудно.
«Вы зря обливались водой», — улыбнулся я.
Он снова упал на пол и стал чмокать мои ноги еще неистовее. «Я подозревал, что вы пошутили, когда принимал душ... Я видел, что вы не похожи на мусульманина. С моей души упал камень, иначе я промучился бы всю оставшуюся жизнь».
«Всю жизнь вы будете жить как в аду, — помрачнел я. — Неужели вы не заметили мою бороду?»
«Что вы хотите этим сказать?» — задрожал брахман.
«Вы прекрасно меня поняли, — погрозил я ему пальцем. — Я и в самом деле мусульманин».
Брахман снова бросился в ванную комнату, а потом сказал проводнику: «Я прошу вас перевести меня в другое купе. Этот человек всю ночь не будет давать мне спать. Он называет себя то индуистом, то мусульманином».
«Но что с ним поделаешь? — развел руками проводник. — Пусть называется как угодно. Вы купили билет на это место. Спите в мире и покое».
Я вышел из купе. «Я ему не докучаю, — сказал я проводнику. — Но он почему-то решил, что я мусульманин».
«С какой стати? — удивился проводник и повернулся к брахману. — Это не так. Я знаю этого господина».
«Вы успокоили меня», — с облегчением вздохнул брахман.
Я так замучил его, что в конце концов он закричал: «Я ваш ученик, к какой бы религии вы ни принадлежали! Меня больше не интересуют различия между индуистами и мусульманами. В вас пребывает религиозный дух!»
Просто медитируйте и будьте осознанными. Постепенно вы перестанете делать предпочтения. Возникнет ответственность иного рода, ее уже не будут навязывать извне, она станет вашим цветением.
Когда-то я учился водить машину. Моего инструктора звали Маджид, он был мусульманином. Он слыл одним из лучших водителей города. Я пришелся ему по душе, поэтому он решил учить меня ездить на машине.
«Мне не нравится, когда меня учат, — предупредил его я. — Вы просто неспешно поезжайте, а я буду следить за вашими действиями».
«Как это?» — не понял он.
«Я учусь, наблюдая, — объяснил я. — Учитель мне не нужен».
«Но такой метод обучения опасен! — воскликнул Маджид. — Так учатся ездить на велосипеде. Тогда вы просто упадете или стукнете кого-нибудь, да и только. Но на машине вы расшибетесь в лепешку».
«А я опасный человек, — заявил я. — Поезжайте медленно, рассказывая мне, где находятся педали сцепления, тормоза и газа. Вы будете ехать медленно, а я буду идти рядом с машиной и наблюдать за вашими действиями».
«Если ты настаиваешь, я согласен, — сказал он. — Но мне как-то не по себе. Если вы станете учиться ездить на машине, как на велосипеде, — ничего хорошего не получится».
«Поэтому я постараюсь наблюдать как можно пристальнее», — заключил я.
После этого я попросил Маджида начать урок. И я поступал точно так же, как во время урока езды на велосипеде.
Я поехал быстро. Мой инструктор Маджид не поспевал за мной. Он бежал и кричал: «Тормози!» А в том городе не было знаков ограничения скорости, потому что на улицах индийских городов запрещено ездить со скоростью выше пятидесяти пяти миль в час. Знаки расставлять не нужно, так как все горожане знают этот закон.
Но Маджид струхнул не на шутку. Он бежал за мной. Маджид был высоким, он занимал первые места в марафонах. Наверно, он мог стать чемпионом всей Индии и получить право выступать в олимпийских играх. Он старался изо всех сил, но скоро остался далеко позади.
Когда я приехал назад, он сидел под деревом и молился Богу о моем благополучном возвращении. Я остановил машину, чуть не коснувшись бампером его спины, и он вскочил, забыв о своей молитве.
«Не волнуйтесь, — сказал я. — Я усвоил ваш урок. Чем вы здесь занимались все это время?»
«Я бежал за вами, но сильно отстал, — объяснил он. — Потом я подумал, что теперь помочь вам может лишь Аллах, ведь вы не умеете водить машину. Вы впервые сели за руль и поехали куда-то. Как вам удалось вернуться?»
И я объяснил ему: «Я не научился поворачивать, потому что вы ехали по прямой, а я шел рядом с вами. Поэтому мне пришлось объехать по кольцевой дороге вокруг всего города. Я не умею поворачивать, давать сигналы, потому что вы ничего этого не делали. Но мне удалось справиться с машиной. Я ехал вокруг города так быстро, что другие автомобили просто бросались передо мной врассыпную. И вот я снова перед вами».
«Вас спас Аллах!» — торжественно произнес Маджид.
«Не нужно приплетать Бога», — сказал я.
Иногда в стрессовой ситуации открываются редкостные возможности.
Как-то раз я с приятелем попал в аварию. Наша машина упала с моста высотой в двадцать футов и перевернулась. На протяжении нескольких лет до этого событию я рассказывал этому своему приятелю о медитации, а он был очень образованным ученым. Но он всякий раз отвечал: «Что бы ты ни говорил, я все равно не верю в состояние ума без мыслей. Как такое возможно?» И тут он начинал аргументировать... Разумеется, здравый смысл в его позиции присутствовал. Разве может ум обходиться без мыслей? Необходимо наполнить его каким-то содержанием, чтобы ум о чем-то размышлял. Это очень рассудочный подход.
Сознание может существовать лишь в привязке к чему-то. Как можно осознавать ничто? Само слово «сознание» имеет значение осознания чего-то. Необходимо содержание для вашего осознания. Между сознанием и содержанием есть прямая связь. В разумности моему приятелю не откажешь. И все-таки бывает ум и без мыслей. Я пытался растолковать ему суть дела, но у него был слишком косный ум. Однако в тот памятный день он изменил свое мнение!
За несколько секунд до аварии он ясно осознал, что сей участи нам не избежать. Мы ехали под гору, и тут у машины отказал тормоз. Еще за несколько секунд до катастрофы мы поняли, что перевернемся, потому что машина не слушалась педали тормоза. Машина катилась вниз по инерции и под собственным весом. Теперь уже ничего нельзя было поделать. А уклон был очень крутым! На несколько секунд мой приятель вообще перестал мыслить, потому что в такой странной ситуации мыслить невозможно. О чем думать?
Вы не можете продолжать излучать свои обыденные мысли, потому что в такой момент они слишком банальны. Внизу вас ждет смерть. Еще несколько секунд — и вас не будет! Такого потрясения достаточно для того, чтобы остановить процесс мышления. Когда мы перевернулись, я вылез из машины и стал вытаскивать его из машины, а он смеялся. «Так ты доказываешь свою правоту? — спросил он. — Неужели нельзя было найти более простой способ? Твой метод слишком опасен!»
Мы не пострадали. Мы попали в смертельно опасную переделку, наша машина вся помялась, но у моего приятеля случился проблеск. С тех пор он уже никогда не спорил со мной о безмолвии ума, он познал его на собственном опыте. Тот случай произвел в его жизни грандиозную революцию. Он радикально изменил свой образ жизни.
Вообще-то машиной управлял шофер, а мой приятель сидел сзади рядом со мной, мы были просто пассажирами. Но он увидел суть: сознание может существовать без содержания. Поэтому авария стала для него благословением. Я поблагодарил шофера, ведь он легко научил моего приятеля тому, что я не мог внушить ему много лет!
Если бы он умер в тот миг, то переродился бы на более высоком уровне. В тот миг все было благостно, даже смерть, потому что люди, пребывающие в состоянии не-ума, умирают в сатори. Он уцелел, но преобразился. С тех пор мой приятель больше никогда не спорил, он отказался от всякой аргументации. Он словно родился заново.
Итак, авария пошла ему во благо. Когда-нибудь во время глубокой медитации случится то же самое. Проблеск будет примерно таким же, только на более высоком уровне. Возможно, здесь имеется некий парадокс, ведь на одном уровне вы бессознательны, тогда как на другом остаетесь сознательными. Так еще лучше, потому что вы продолжаете воспринимать происходящее. Тело немеет и отключается, как и ум, но вы все еще в сознании. Вы по-прежнему присутствуете, парите как пространство. Вы больше не отождествляете себя с телом и умом... Вы почти святой дух!
Такие ощущения бывают. Именно так я чувствую себя.
Я никогда не забуду такую историю... В Ахмедабаде я часто останавливался в доме Джаянтибхая. Нам приходилось переходить реку. Когда мы въезжали на мост, Джаянтибхай нажимал на педаль газа. Перед мостом был установлен рекламный щит, на котором было написано: «Живите бодрее. Пейте "Золотой Чай"».
«Зачем ты так гонишь? — спросил я как-то раз Джаянтибхая. — На мосту ты всегда жмешь на педаль газа».
И он объяснил: «Я просто вижу надпись "живите бодрее" и поневоле прибавляю скорость».
Прежде чем поселиться в Бомбее, мне приходилось два-три раза в месяц приезжать в этот город. Дело в том, что главный офис находился в Бомбее, и основная работа проводилась там. В Бомбее у меня появилось множество поклонников. Разумеется, все самые умные индийцы живут в Бомбее. Обо мне узнали тысячи людей. Однажды один мой саньясин, его звали Харшад... Тогда я еще не давал посвящение, он теперь он саньясин. Он возил меня и однажды в шутку остановил машину перед небольшим рестораном и сказал: «Раджниш, не желаете ли сходить в ресторан поесть мороженое?»
А я очень любил мороженое. Сказать правду, я до сих пор люблю мороженое, хотя здесь его не сыщешь.
«Замечательная мысль!» — обрадовался я.
Но Харшад перепугался. Он просто пошутил. Потом он признался мне, что полагал, будто религиозный человек откажется зайти в ресторан, где танцуют полуголые женщины.
«Вы шутите?» — промямлил он.
«Вовсе нет! — воскликнул я. — Открой мне дверь, это же моя последняя жизнь. Потом у меня уже не будет ресторанов и мороженого. Я не хочу терять последнюю возможность».
Харшад замялся. «Чего ты ждешь?» — спросил я.
«Но если вас кто-нибудь узнает в ресторане...», — начал
«Об этом позабочусь я», — сказал я.
«Скандалом дело не окончится, — продолжил Харшад. — Люди убьют меня. Они скажут, что именно я привел вас туда, ведь иначе вы не нашли бы этот ресторан. Они скажут, что мне поручили увезти вас с религиозного собрания не для того, чтобы я потащил вас в ресторан».
«Не беспокойся, — успокоил я его. — Я защищу тебя. Я скажу людям, что сам настоял на том, чтобы войти в это здание, так как увидел надпись "Ресторан" и решил узнать, что там происходит».
«Хорошо, — согласился он. — Но вы все-таки принесете мне неприятности».
«Довольно болтать, — отрезал я. — Пойдем».
Мне пришлось войти в ресторан первым, а Харшад прокрался за мной. В зале был установлен кондиционер, но он вспотел.
«Харшад, — сказал я ему, — Твое имя переводится как радость. Не глупи, давай повеселимся».
Но случилось именно то, чего боялся мой шофер. Управляющий рестораном услышал меня, подбежал ко мне и бухнулся на колени. Харшад был готов дать стрекача. Мы наблюдали немую сцену. Даже танцовщица, исполняющая стриптиз, перестала танцевать. Все люди замерли. Когда Управляющий рестораном стал отбивать мне поклоны, не знающие меня клиенты тоже начали касаться моих ног. А девушка из группы стриптиза сошла со сцены.
«Харшад, — покачал я головой. — Наверно, даже в этой жизни мне не удастся отведать мороженое».
Потом я нагнулся к управляющему и крикнул ему: «Пусть мне хотя бы принесут мороженое!»
«Неужели вы примете наше мороженое?» — взметнулся управляющий.
«Что за вопросы? — недоумевал я. — Я же только что заказал вам его. Мне нравится фруктовое мороженое».
Я ел мороженое, а вся толпа глазела на меня.
«Что вы уставились на меня? Занимайтесь своими делами», — сказал я.
А Харшад прятался за спинами посетителей, поскольку если управляющий увидит его, ему несдобровать.
Когда я съел порцию мороженого, Харшад подбежал ко мне и вцепился в меня. «Раджниш, скорее на выход! — взмолился он. — Если вы еще раз так поступите, я откажусь возить вас».
«Но что я сделал? — удивился я. — Я никому не докучал. Ты предложил мне поесть мороженое, и я заказал две порции. В сумятице с меня забыли попросить плату за мороженое. Заплати им».
«Я не вернусь в ресторан! — замахал руками Харшад. — Я не пойду туда один. Но если вы пойдете впереди меня...»
«Ладно, не ходи, — решил я. — Никто там больше не думает о чеке. Мы получили удовольствие от этих людей, они насладились нашим присутствием, вот мы и в расчете. Нам не о чем беспокоиться. Но где ты прятался? Мне пришлось съесть две больших чашки мороженого, потому что управляющий принес мне самые большие порции. Где ты был? Я заказал порцию и для тебя, двух чашек для меня слишком много».
Харшад продолжал возить меня, но всякий раз, завидев ресторан или что-то в этом роде, он прибавлял скорость. «Харшад, мы только что проехали мимо ресторана!» — кричал я. «Ни за что!» — кричал он в ответ.
Люди каким-то образом узнали о том, что в ресторан меня привез Харшад. Его все ругали. В те времена в Бомбее у меня было много престарелых последователей. В молодости они занимали высокие должности: мэра, начальника полиции, министра. «Не ругайте Харшада, — просил я их. — Ему уже и так изрядно досталось».
В ресторане Харшад дрожал и потел, но меня это забавляло. Сцена получилась фантастической. А для девушки, которая танцевала на сцене, событие такого рода могло оказаться единственным в жизни. Прежде она ничего подобного не видела, и в будущем, возможно, не увидит никогда.
Наверно, в раю и самом деле стоит побывать. Он на протяжении столетий жрецы описывали людям картины рая и ада. Если вы попали в сети их лукавых рассуждений, вам уже не выбраться из них. Жизнь покинет вас. Священники своими знаниями внушают вам, что вы невежда, ничего не значащий грешник с бременем вины. Даже когда вы едите мороженое, вы чувствуете вину. Это удивляет, тем более, что ни в одной священной книге не написано, что мороженое это грех.
Но религии против всякого рода наслаждения.
Вы когда-нибудь ездили на верблюде? Тогда я расскажу вам о своем опыте. Я здорово намучился, потому что в пустыне индийского штата Раджастан верблюд — единственное средство передвижения. Если вы несколько часов ехали на верблюде, то уже верите в существование ада.
Во всем мире публикуют фотографию, на которой я изображен верхом на кашмирской лошади. Это постановочная фотография, я никогда не ездил на лошади. Но фотограф хотел запечатлеть меня именно на лошади, и я не мог отказать ему. Он привел лошадь, на его груди висел фотоаппарат, и я дал свое согласие на съемки. Я просто сел на лошадь, и он щелкнул аппаратом. Вы видите, что на карточке я улыбаюсь неестественно. Я растянул губы, когда фотограф воскликнул: «Улыбочку!»
Однажды я ездил с друзьями в Гималаи. В результате я попросил их оставить меня в покое, потому что они принесли с собой транзистор, газеты, журналы и романы, которые принялись читать. И они без конца болтали, обсуждали давно замусоленные темы. «Зачем вы приехали в Гималаи? — спросил я. — Вы говорили на эти темы дома, но и сейчас взялись за старое. Вы по-прежнему сплетничаете и делитесь слухами».
Всякий раз, когда они ехали со мной в какое-нибудь красивое место, они захватывали с собой фотоаппараты, которыми беспрестанно щелкали. «Вы приехали со мной сюда созерцать, — напомнил я им. — Неужели вы хотите разглядывать горы через окошки своих фотоаппаратов?»
Но они возразили: «Мы сделаем красивые альбомы и будем смотреть на красивые места, в которых побывали».
Они были в горах, и все же не присутствовали, а просто щелкали аппаратами. Их следовало отучить от таких глупостей.
Так хорошо иногда подняться в горы! Я не призываю поселиться в горах. Это вредно, потому что вы привыкнете к ним и будете бояться вернуться в мир. Устраивайте себе праздник, а потом возвращайтесь в мир, напитав себя покоем и ореолом святости. Принесите все это с собой, чтобы и среди суетных дел эта аура окружала вас.
Эти советы предназначены для новичков. Когда человек начинает медитировать по-настоящему, он может делать это и перед музеем или на вокзале.
Пятнадцать лет я постоянно ездил по Индии, изо дня в день, из года в год. Я все время ездил на поезде, самолете или в автомобиле. Это ничего не меняло. Как только вы в самом деле укоренились в своем естестве, ничто не влияет на вас. Он это не для новичков.
Когда дерево пустило глубокие корни, оно спокойно переносит ураганы, дожди и грозы. Дерево становится цельным. Но когда дерево маленькое и слабое, тогда даже маленький ребенок может причинить ей вред, даже корова (святое животное) может загубить росток.
Я видел могилу в городе Пахальгам, что в штате Кашмир. Он не умер на кресте. Это легенда.
Иисуса распяли в пятницу. Начиная с субботы иудеи прекратили всю работу для празднования еврейской пасхи. Поэтому Понтий Пилат назначил казнь Иисуса именно на пятницу, а до того просто тянул с наказанием. Здесь нужно напомнить научные данные, согласно которым после иудейского распятия человек жил еще двое суток, и только тогда умирал, ведь его не вешали за шею, а прибивали гвоздями к кресту в руках и ногах. Из ран медленно сочилась кровь. Здоровый человек умирал через двое суток, а Иисусу было всего лишь тридцать три года, и здоровья ему было не занимать. Он не мог умереть через шесть часов, такого не бывало. Но солнце пятницы село, и Иисуса сняли с креста, так как работать три дня было запрещено. Это сговор.
Иисуса принесли в пещеру, и он оттуда сбежал, а потом поселился в Индии, в штате Кашмир. Пусть вас не удивляют носы пандита Джавахарлала Неру и Индиры Ганди, ведь они евреи. Моисей умер в Кашмире. Там же нашел последнее пристанище Иисус. Он прожил сто двадцать лет. Я побывал у его могилы. Одна еврейская семья до сих пор ухаживает за ней. В Кашмире лишь эта могила не обращена к Мекке, все остальные могилы мусульманские. А мусульманские могилы устраивают так, чтобы усопшие были обращены головами к Мекке.
На этой могиле нанесена надпись на древнееврейском языке. Имя Иисус, к которому вы привыкли, не настоящее. Это греческое слово. На самом деле, его звали Иешуа. На его могиле я прочел такую надпись: «Великий религиозный учитель Иешуа приехал из Иудеи и жил здесь. Он умер в возрасте ста двадцати лет и похоронен под этим камнем».
Странное дело: я разговаривал со многими западными христианами, но ни один из них не изъявил желание приехать в Кашмир и посмотреть на эту могилу, потому что тогда рухнет их теория о воскрешении Христа. Я говорил христианам: «Если Иисус воскрес, то когда он умер? Докажите». Если Иисус воскрес после того, как его распяли, значит он либо умер, либо до сих пор жив. Христиане не описывают смерть Иисуса.
Магга Баба тоже похоронен в этой маленькой деревне Пахальгам. В этом селении я странную связь, которая идет от Моисея к Иисусу, от Иисуса к Магге Бабе, а от Магги Бабы ко мне.
В золотой век Индии ее граждане создали Каджурахо, Конарак, Пури. Для возведения таких городов нужно было обладать редкостным мужеством. Эти памятники истории не с чем сравнить, причем не только в самой Индии, но и в остальном мире. Храм Бога окружен скульптурами, которые изображают половой акт между мужчинами и женщинами. От этих скульптур льется божественный свет.
Моя бабушка родилась в Каджурахо, в древнем оплоте тантриков. Она часто говорила мне: «Когда вырастешь, не забудь посетить Каджурахо».
В течение последних двадцати лет жизни моей бабушки я ездил во всей Индии. Каждый раз, когда я приезжал в деревню, она говорила мне: «Слушай меня. Во-первых, никогда не входи в поезд, который уже тронулся, и не сходи с поезда, который еще не остановился. Во-вторых, никогда не спорь с попутчиками в своем купе. В-третьих, всегда помни о том, что я еще жива и жду твоего возвращения домой. Зачем ты болтаешься по всей стране, когда я жду тебя здесь, чтобы заботиться о тебе? За тобой нужен присмотр. Но никто не сможет позаботиться о тебе так, как я».
На протяжении двадцати лет мне постоянно приходилось выслушивать одни и те же советы.
В первый раз я приехал в Каджурахо только потому, что бабушка постоянно надоедала мне этим советом. Но потом я приезжал в этот город сотни раз. Чаще всего я бывал именно в Каджурахо. Я ездил туда просто потому, что исчерпать впечатления от этого города невозможно. Чем больше вы узнаете, тем еще больше хотите узнавать. Каждая деталь храмов Каджурахо исполнена таинственности. Должно быть, в течение сотен лет тысячи скульпторов и художников создавали каждый храм. Я больше никогда не посещал такой совершенный город, как Каджурахо, с ним не сравнится даже Тадж Махал. У Тадж Махала есть свои недостатки, а Каджурахо есть само совершенство. Более того, Тадж Махал это просто красивая архитектура, тогда как Каджурахо заключает в себе всю философию и психологию Нового Человека.
Каджурахо был совсем близко от моего университета, до него нужно было проехать сто километров, поэтому всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, я ездил туда. В конце концов, гид стал саньясином! Он стыдился, когда показывал храмы туристам, поэтому я казал ему: «Вы чего-то недопонимаете. Вам не следует стыдиться. В этих изображениях, статуях и скульптурах нет ничего неприличного, хотя они изображают нагих людей, которые заключают друг друга в объятия любви. В них нет даже намека на непристойность, если только ваш ум не забит непристойностями».
Один европейский министр собирался приехать посмотреть на Каджурахо. А мой приятель был министром образования штата, в котором расположен Каджурахо. Индийский премьер-министр сказал этому министру образования: «Я занят, поэтому приехать не смогу. В ином случае я сам приехал бы в Каджурахо и показал бы его нашему гостю. Вы в ответе за него, потому что вы саамы образованный человек вашего штата. Покажите ему Каджурахо».
Как я уже сказал, этот министр образования был моим приятелем. Он позвонил мне и сказал: «Мне очень стыдно, ведь Каджурахо это такое постыдное место. Когда к нам приезжают люди, которые видели лишь поистине религиозные храмы, они не могут поверить в то, что перед ними храм, святыня. Я сам чувствую вину, поэтому не смогу найти слова оправдания».
Я пообещал ему приехать. И мы пошли смотреть Каджурахо втроем: гость, мой приятель и я. Министр образования совсем сник, потому что изображенные в сексуальных позах люди источали такую красоту, что нам казалось, будто камни живые. Мы думали, что вот-вот к нам сойдет со стены женщина, принявшая форму статуи. Нам она казалась живой.
Министр образования остался на улице, а я повел гостя в храм. Он был потрясен при виде красоты. Подумать только! Тела могут быть прекрасными, живыми и теплыми даже в камне. Ему и в голову не приходило, что в мире может быть такая красота. Я сказал ему: «Статуи расположены на внешней стене храма. Обратите внимание на то, что в самом храме нет скульптур и статуй. Здесь царит абсолютная тишина».
«Такого я еще не видел! — воскликнул он. — Вообще-то статуи должны стоять в храме. Почему создатели храма поместили свои творения на внешней стене, тогда как внутри осталось одно лишь безмолвие?»
«Эти храмы построили самые великие психологи на земле, — объяснил я. — Здания построены примерно три тысячи лет назад. Их называли тиртханкарами. А их подход к жизни называли Тантрой. Само это слово означает расширяющееся сознание. Тиртханкары построили такие прекрасные храмы по всей Индии. Их разрушили мусульмане. А эти храмы уцелели, потому что стояли в густом лесу, вокруг них не было деревень. Благодаря удачным обстоятельствам они были спасены».
«Тантра верит в то, что вы ничего не достигнете до тех пор, пока не исчерпаете весь сексуальный опыт, — сказал я. — Тогда ваша энергия перейдет на более высокий уровень. Для этого внутреннее святилище храма оставили пустым. Вы готовы к пустоте Гаутамы Будды, к чистому безмолвию».
Итак, созерцатели на протяжении месяцев постоянно медитировали на эти статуи. Это великая стратегия, потому что когда вы смотрите на эти статуи, возникает миг исчезновения вашей бессознательности. Они не просто смотрели, но месяцами, а то и годами, учились. Но ученикам не разрешали входить в храмы до тех пор, пока они не утратят интерес к сексуальным изображениям. Когда мастер видел, что кто-то полностью потерял интерес к сексу (даже перед самой красивой женщиной он сидел с закрытыми глазами), тогда он позволял этому ученику войти в храм.
Дело в том, что сексуальные мысли занимают основную часть вашего мышления. Обычный мужчина думает не меньше раза о сексе каждые три минуты, а женщина — каждые пять минут. Это очень тонкие ошибки, допущенные Богом во время его сотворения мира. Поэтому я и говорю, что Бога нет, чтобы освободить его от ответственности. Это опасная несоразмерность!
Когда мы вышли на улицу, западный премьер-министр находился под большим впечатлением. Но наш министр образования ждал снаружи. Он не входил внутрь, но по-прежнему был сконфужен. Чтобы скрыть свою стыдливость, он сказал гостю: «Не берите в голову. Эти храмы создала небольшая группа философов. Индийцам стыдно за то, что они такие бесстыжие».
«Вы так думаете? — удивился европеец. — Тогда мне нужно еще приехать сюда. Я не заметил ничего постыдного».
Эти обнаженные статуи кажутся невинными, ребячливыми. Их установили не для того, чтобы подогревать сексуальные фантазии людей.
Непристойность это очень тонкое понятие. Невероятно трудно определить, неприлично что-то или нет. По моему мнению, единственный критерий таков: непристойность появляется тогда, когда в вас вспыхивает похоть. А если в вас возникает чувство красоты, значит здесь нет никакой непристойности. Но все зависит от людей. Одна и та же статуя может показаться одному человеку неприличной, тогда как другой сочтет ее шедевром».
«Твой ум полон непристойностей, — сказал я своему приятелю, министру образования. — Поиск извне проясняет ситуацию гораздо лучше. А вот этот человек не поднял вопрос о непристойностях в храме».
У высокогорного селения Матеран открывается сказочный вид. Я видел много гор, в которых есть эхо, но эхо Матерана поистине редкостно. Вы поете песню или лаете как собака, а эхо несколько раз повторяет за вами звуки. Каждый раз эхо становится чуть менее громким и более отдаленным. Эхо слабеет, но вы все равно слышите его семь раз.
Когда я впервые приехал в Матеран, чтобы вести группу в лагере медитации, некоторые мои приятели говорили мне: «Мы знаем, что тебе порой лень куда-то просто так выезжать, но Матеран это такое место, ради которого стоит потрудиться». А путешествие в Матеран не из легких, потому что приходится сбивать ноги на горных тропах или трястись в рикше, битком набитой народом, что еще хуже, ведь приходится вдыхать пот стариков... Горные дороги вообще не заслуживают того, чтобы их называли дорогами. Я не мог идти пешком, потому что я астматик. Я не в силах проходить большие расстояния, подниматься к высоким пикам. Итак, оба варианта не сулили ничего приятного. Но приятели так активно уговаривали меня, что я согласился поехать. Моему сердцу изрядно досталось, в тот вечер мне было дурно. Всю ночь я не мог спать из-за сердцебиения, и все же я рад, что поехал в Матеран.
Человек, который больше всех уговаривал меня, умел подражать голосам самых разных животных и птиц. Он был очень талантливым пересмешником. Он подражал голосам многих актеров и политиков. Когда он начал лаять как собака, горы ответили ему таким лаем, что нам показалось, будто со всех сторон нас облаивают тысячи собак, хотя и с каждым разом все слабее. Может быть, собаки удаляются от нас, и все же каждый раз мы насчитывали семь эхо.
«Люди так неразумны, — заметил я этому человеку. — Зачем ты решил лаять? Ты мог бы подражать кукушке. Зачем ты тогда вообще начал учиться подражать голосам животных и птиц?»
Индийская кукушка поет очень красиво, особенно в то время года, года созревает манго. Складывается впечатление, будто ее пение источает сладость манго, которое в Индии считается царем всех фруктов. Так оно и есть. Кукушки очень любят манго. Эти птицы сидят в рощах, едят манго и перекликаются друг с другом.
«Почему ты стал лаять как собака? — недоумевал я. — Наверно, все горы смеются над тобой, ведь какой-то безумец стал лаять среди них как собака».
Он сразу же принялся подражать кукушке, и все пространство на многие мили вокруг наполнилось эхом. Но такой талант нельзя развить. Такой музыкальный слух, способность создавать эхо, дается человеку от рождения.
Я бывал у замечательного озера, которое называется Тадоба. Это лесное озеро окружает густой лес, в котором есть лишь одно здание, правительственный санаторий. Я часто ездил туда. Всякий раз я останавливался в этом санатории на пару дней. Там было безлюдно и тихо, в лесу ходили тысячи оленей.
Каждый вечер, когда садится солнце и сгущаются сумерки, тысячи оленей строем выходят из леса. Нужно просто сидеть и наблюдать. В темной ночи их глаза светятся как горящие свечи, тысячи свечей ходят вокруг озера. Этот спектакль длится всю ночь. Вы устаете, потому что оленей много, и они идут чередой, без остановки. Это незабываемое зрелище. Но меня поразило, что все они очень похожи друг на друга. Среди них не было толстых и тощих оленей. Я не видел больных, немощных оленей. Они были полны жизненной силы.
Весь мир окутан тайной. Идет чудесный дождь, и деревья радуются. Разве вы не считаете это великой тайной?
В штате, в котором я много лет преподавал в университете, была горная станция. В горах находился санаторий, вокруг которого была пустынная местность. На многие мили вокруг не было ни одного человека. Даже работник санатория по вечерам уходил в свой дом. Я ездил в тот санаторий всякий раз, когда, когда начинались дожди. Я оставался один во всем здании, и на многие мили вокруг не было ни души. Я слушал музыку дождя и наблюдал за танцем деревьев. Я никогда не забуду красоту тех мест. Всякий раз, когда начинается дождь, я сразу же вспоминаю тот санаторий. Я запомнил его на всю жизнь.