Отношение к смерти
Отношение к смерти
Возможно, вы сочтете мои слова излишним преувеличением, но во все Индии я никогда не встречал такого замечательного человека, как Шамбу Дубе. Он был уникальным.
Когда я ездил по всей Индии, он ожидал моего возвращения месяцами, чтобы только я приехал на один день в город. Лишь он неизменно появлялся всякий раз на вокзале, когда мой поезд подходил к платформе. Разумеется, я не беру в расчет отца, мать. Они приходили встречать меня. Но Шамбу Дубе не был мне родственником. Он просто любил меня, и его доброе расположение ко мне возникло в тот самый день, когда я выступил на религиозной встрече против мастера Кантара.
Это и есть гармония. Каким-то образом между нами возникла очень глубокая связь. Когда я узнал о том, что он лежит при смерти, то поехал к нему незамедлительно. Я даже не стал задавать вопросы, а просто поехал в город. Мне никогда не нравилась эта дорога. Мне нравится ездить на машине, но дорога из Джабалпура в Гадарвару была не столько дорогой, сколько общим направлением из ухабов и колдобин! Вы нигде в Индии не найдете второй такой безобразной дороги, как дорога от моего университета до дома Шамбу Бабу. Я спешил, меня подгоняло какое-то внутреннее предчувствие.
Обычно я езжу на машине очень быстро. Мне нравится скорость, но по той дороге запрещено ездить быстрее двадцати миль в час, поэтому вы можете сами понять, что она представляла собой. Если вы и добирались до конечной точки не трупом, то уж точно полутрупом! У такой поездки есть лишь одна приятная сторона: перед въездом в город нужно было пересечь реку. Спасительная благодать заключалась в том, что в реке можно было ополоснуться, поплавать полчаса, помыть машину. Затем вы приезжаете в город, и никто уже не догадывается о том, как туго вам пришлось. Я спешил. Никогда в жизни я так не спешил...
И в самом деле, если бы я приехал на несколько минут позже, то больше никогда не увидел бы снова глаза Шамбу Бабу. Я имею в виду те самые живые глаза, которыми он впервые смотрел на меня. Я хотел в последний раз увидеть эту синхронность. За полчаса до его смерти между нами было чистое общение. Я сказал, что он может выразить все, что хочет.
Он попросил всех людей выйти из комнаты. Разумеется, они обиделись. Его жене, сыновьям и братьям не понравилась такая его просьба. Но он ясно сказал: «Нравится вам это или нет, но я хочу, чтобы вы немедленно вышли из комнаты, потому что у меня осталось не так много времени на пустые препирательства».
Они струхнули и попятились. Мы оба засмеялись. «Говори, все что пожелаешь», — предложил я.
«А мне нечего сказать тебе, — улыбнулся он. — Давай пожмем друг другу руки. Позволь мне почувствовать тебя. Наполни меня своим присутствием, прошу тебя. Я не могу упасть на колени и коснуться твоих ног. Не то чтобы я не хотел этого, просто мое тело уже не сойдет с кровати. Я не могу даже пошевелиться. Мне осталось жить несколько минут».
Я видел, что он вот-вот умрет. Я взял его за руки и кое-что сказал ему, а он очень внимательно слушал меня.
Умер мой дед по отцу. В моей семье он был самым старшим, а я был самым младшим, но по странному стечению обстоятельств мы стали закадычными друзьями. А вся остальная родня была настроена против нас.
Когда он умер, я сидел... Было чудесное зимнее утро, взошло солнце. Я сидел у двери, потому что остальные домочадцы столпились вокруг мертвого тела деда. Один мой дядя заметил: «Ты ведешь себя странно. Умер твой хороший друг, а ты сидишь у дома и наслаждаешься лучами утреннего солнца».
Я ответил: «Когда дед был жив, никто их вас не сидел с ним, кроме меня. Я даю вам такую возможность, больше вы никогда не сможете побыть с ним. Но вы можете сидеть только у мертвого деда, а я сидел рядом с ним, когда он был жив».
К нам стали приходить соседи, чтобы выразить свои соболезнования, утешить нас. Сначала они встречали меня, потому что я сидел у дома. Завидев меня, они начинали рыдать, слезы струились по их лицам. «Не притворяйтесь», — говорил им я, чем несказанно поражал их. «Это слезы крокодила, — объяснял я. — Я ни разу не видел, чтобы вы приходили к деду, когда он был жив. Он был львом и запросто мог проглотить вас на завтрак. Вы пришли только теперь, когда он уже мертв».
Но он жил в полную силу, и его смерть была прекрасна. В последний момент он позвал меня, взял меня за руку и сказал: «Я жил в полную силу и ни о чем не сожалею. Запомни мой совет: никогда никого не слушай, а слушай лишь свое сердце».
Поэтому я сказал соседям: «Вам не нужно плакать по этому человеку, потому что он жил счастливо и красиво. Плачьте по своему деду. Но запомните, что я не приду к вам даже для того, чтобы утешать вас».
Он не поняли меня. Потом из дома вышли родственники и потащили соседей в дом, приговаривая: «Не разговаривайте с ним». «Этот парень оскорбил нас, — захныкали соседи. — Он сказал, что у нас слезы крокодила».
Когда они вышли из дома, я сказал им: «Радуйтесь, что ваш дед еще жив. Я вижу, что вы радуетесь, потому что умер чужой дед. Ваш дед еще жив, но я хочу сказать вам, что на самом деле он всегда был мертв!»
«А мы с тобой не разговариваем», — задрали они носы.
«Не важно, — не смутился я. — Я просто хочу довести до вашего сведения, что сострадать следует тем людям, которые упустили жизнь, которые так никого и не полюбили, которые не жили так, как им хотелось».
Мой дед был простым человеком, священники не испортили его. Его смерть была столь же прекрасна, как и жизнь.
В моей деревне одного престарелого священника почитали как мудреца. Я часто приходил к нему. На все мои вопросы он отвечал так: «Подожди. В свое время, в добрый час ты сам найдешь ответ».
Возвратившись из университета, я пошел проведать старика, он был при смерти. «Вы обманывали меня, — сказал я. — Я ждал свое время, но так и не дождался. Прошу вас, хотя бы в предсмертную минуту будьте искренним. Настало ли ваше время?»
Он прослезился и ответил: «Прости меня, я всем людям говорил одно и то же, чтобы просто уйти от ответа, потому что я не знаю ответ. Я сам такой же невежественный, как и остальные люди, но все считают меня мудрецом. Постепенно они убедили меня в том, что я в самом деле мудрый. И я поверил им».
«Хотя бы сейчас откажитесь от этого верования, — сказал я. — Умрите невежественным. Всю жизнь вы обманывали, но если вы будете честным даже за секунду до смерти, тогда для вас, возможно, настанет добрый час». Так и случилось. Он закрыл глаза. Я сидел рядом с кроватью и видел, что характер его энергии меняется, от него повеяло свежестью, ароматом. Его старое лицо стало лучезарным. Старческие морщины светились зрелостью.
Он открыл глаза, взял меня за руку и сказал: «Я благодарен тебе больше, чем кому-либо еще, хотя ты ничего не сделал. Но я осознал приближение смерти, закрыл глаза и в первый раз в жизни увидел свой внутренний мир. Он всегда был во мне». Старик умер просветленным человеком. Он жил во тьме и горестях, он страдал, он умер просветленным, радуясь и ликуя.
И он предупредил меня: «Никто не должен плакать и стенать. Никто не должен печалиться и строить горестную мину, потому что моя смерть это чистое сияние. Смерть дала мне то, что не могла дать жизнь. Празднуйте! Скажи людям, что мою смерть тоже нужно отпраздновать».
Когда я сказал об этом людям, они не поверили мне. «Не важно, верите вы мне или нет, я исполню последнюю волю старика, — заявил я. — Если вы не способны праздновать, придется мне привести своих друзей, чтобы как следует повеселиться».
Я собрал людей, но они пребывали в нерешительности, потому что смерть не празднуют, из-за нее горюют. Но смерть просветленного человека, которая, собственно, и сделала его просветленным, следует отпраздновать. Она гораздо важнее рождения. Рождения дает вам жизнь, а просветленная смерть дает вам вечную жизнь, безвременный экстаз, нескончаемое блаженство.
Я знаю человек по имени Дада Дхармадхикари. Он знаменитый последователь Ганди. Он был коллегой Ганди и Джидду Кришнамурти. Он не верит в Бога, не верит ни в какую традицию. Он часто посещал меня, и я говорил ему: «Недостаточно не верить в Бога. Верите вы в него или нет, все равно он для вас центр. Я не могу сказать, что я не верю в Бога. Как можно не верить в то, чего нет? А вера или ее отсутствие не имеют никакого значения, когда что-то экзистенциально». Но он находился под большим влиянием Кришнамурти.
«Может быть, когда-нибудь я смогу доказать вам, что ваше верование это всего лишь реакция, — предположил я. — Она не стирает Бога, а просто ставит на место верования неверие, но Бог остается на своем месте».
Его сын главный судья высшего суда. Однажды он пришел ко мне в сильном расстройстве и попросил меня поспешить к ним домой. «Отец умирает, — сказал он. — У него был сильный сердечный приступ. Врачи боятся, что вот-вот случится второй приступ, после которого его вряд ли удастся спасти. Может быть, он будет рад видеть вас. Он все время говорит только о вас и о Джидду Кришнамурти».
Я пошел к ним домой. Старик отдыхал в темной комнате, я тихо подошел к нему. Я попросил его сына не объявлять о моем приходе. Старик все время повторял: «Харе Кришна, Харе Рама, Харе Кришна, Харе Рама», очень тихо, почти шепотом. Но я растряс его и спросил: «Разве вы забыли о Кришнамурти, и обо мне? Что вы делаете? Вы напеваете мантру кришнаитов!»
«Не беспокойте меня, — ответил он. — Кто знает? Может быть, Бог все же существует. Если я несколько раз повторю мантру перед смертью, это мне не помешает. Если Бог есть, я скажу: «Я вспомнил о тебе». А если Бога нет, то все равно вреда не будет. Позволь же мне читать мантру. Не спорь со мной, я умираю».
«Именно поэтому мне нужно помешать вам заниматься глупостями! — воскликнул я. — Вы противоречите всей своей жизни». Сейчас ему уже восемьдесят лет, пятьдесят из которых он следовал Джидду Кришнамурти, целых двадцать лет он общался со мной. В последние минуты жизни весь интеллектуальный мусор исчез, и снова всплыла старая обусловленность. Родители в детстве учили его читать: «Харе Кришна, Харе Рама», потому что индуисты верят в том, что в темный век человечества может спасти только имя Бога, которое становится чем-то вроде лодки, в которой вы просто плывете. Она перенесет вас на другой берег существования, в духовный мир.
Старик поправился, он не умер. Когда он пошел на поправку, я спросил его о том дне. «Забудьте об этом, — махнул он рукой. — Нет никакого Бога. Я не верю в Бога».
«Вы снова взялись за старое, поскольку смерть кажется вам далекой, — объяснил я. — А тогда вы не хотели даже говорить о Боге. Вы просили меня позволить вам читать мантру для спасения своей души. Весь ваш интеллектуальный мусор бесполезен. Суть не достигла вашего сердца. Вы так и не преобразились».