Встречи с буддистами
Встречи с буддистами
Гаутаму Будду я люблю больше всех мастеров. Я говорю о нем всю жизнь. Даже говоря о других людях, я все равно говорю о Гаутаме Будде. Запомните это мое признание. Я не могу говорить об Иисусе или Магомете, не подразумевая Будду. Другое дело, что я могу и не упомянуть Будду прямо. Но я в самом деле не способен говорить, не имея в виду Будду. Он сама моя плоть и кровь. Он само мое безмолвие, моя песня.
Обычно религии вроде христианства и ислама боятся, что если они позволят кому-нибудь подойти слишком близко, то они могут потерять свою оригинальность. А буддизм никогда ничего не боялся и сохранил свое лицо.
Я бывал на буддистских конференциях, на которых присутствовали люди из Тибета, Японии, Шри-Ланки, Китая, Бирмы и других стран. Я своими глазами видел, что они различаются, и все же эти люди соединены своей преданностью Гаутаме Будде. В этом моменте все они сходились.
Я посещал конференции разных религий, но лишь буддистские конференции были поистине уникальны, потому что я использовал собственный опыт для толкования учений Будды. Толкования были различными, и я также приводил отличную от прочих интерпретацию.
Буддисты слушали тихо, доброжелательно и внимательно. Они благодарили меня. «Нам и в голову не приходило, что можно привести и такое толкование, — говорили они. — Вы показали нам Будду с другой стороны, а люди вот уже двадцать пять веков не могли найти такой угол зрения на Будду».
Один из буддистских лидеров Бхадант Ананд Каусальяян сказал мне: «Все, что вы говорите, кажется разумным. Притчи, которые вы рассказываете о Гаутаме Будде, выглядят совершенно правдивыми, но я поискал в священных писаниях (а буддистские тексты я изучал всю жизнь) и не нашел в них несколько ваших притч».
«Какие притчи вы не нашли?» — осведомился я.
«Одна ваша притча мне особенно понравилась, — ответил он. — Я искал ее в первоисточниках целых три года, но ее нигде нет. Наверно, вы придумали ее».
Эту притчу я часто рассказывал. Гаутама Будда идет по дороге. На его лицо садится муха, а он в это время говорит со своим учеником Анандой. Будда машинально отмахивается, и муха улетает. Потом он сразу же перестает говорить, так как замечает, что махнул рукой неосознанно. А для Будды единственная ошибка в жизни этот как раз действие без осознанности, даже если это просто машинальное движение рукой, пусть он и навредил никому.
Будда снова принимает позу до того, как на его лицо села муха, и внимательно проводит рукой вдоль лица, хотя мухи уже нет. Ананда удивляется поведению мастера и говорит: «Ты уже давно смахнул муху. Зачем тебе это? Муха все равно улетела».
Будда объясняет: «В прошлый раз я махнул рукой машинально, тем самым совершив ошибку. Теперь же я делаю все так, как мне и следовало поступить с самого начала. Таким образом, я даю тебе урок, чтобы с тобой никогда не случалось ничего подобного. На этот раз я махнул рукой осознанно, и муха здесь не при чем. Суть в том, есть или нет в моей руке осознанность, грация, любовь и сострадание. Теперь все правильно. Именно так и следует вести себя».
Я рассказал эту притчу в Нагпуре на буддисткой конференции. Ее услышал Ананд Каусальяян. Спустя три года в Бодхгайе на всемирной буддистской конференции он сказал: «Эта притча прекрасна, в ней присутствует дух буддизма, поэтому мне хочется поверить в то, что именно так все и было. Но в священных писаниях такой притчи нет».
«Не думайте о священных писаниях, — посоветовал я. — Весь вопрос в том, что характеризует ли эта притча Гаутаму Будду или нет, есть ли в ней дух самого Гаутамы Будды».
«Разумеется, есть, — согласился Ананд Каусальяян. — Суть его учения выражается как раз осознанностью. Человек должен осознанно выполнять любое свое действие. Но ваша притча не историческая».
«Кому нужна эта история?» — отмахнулся я.
На конференции я сказал буддистам: «Запомните, история это западная концепция. На Востоке никогда не интересовались историей, потому что история лишь собирает факты. На Востоке не было традиции записывать историю. Здесь вместо истории записывали мифы. Возможно, мифология и не имеет исторической основы, но в ней содержится истина. Это не фотография, а картина. А ваш портрет покажет то, что не передаст никакая фотография, на которой изображены лишь ваши очертания. Великий художник может проявить саму вашу суть. Он изобразит вашу печаль, блаженство, безмолвие. А фотография не может отобразить душевный склад человека, потому что психологические черты находятся внутри. А вот великий художник или скульптор способен передать душу человека. Его больше не интересуют внешние черты, он стремится изобразить внутреннюю реальность».
На конференции я заявил: «Мне хотелось бы, чтобы мою притчу записали в священные писания, потому что все они были написаны спустя триста лет после смерти Гаутамы Будды. Что изменится, если я, спустя двадцать пять веков, а не три века, добавлю пару притч? Главное — уважать суть, основу».
Вы удивитесь, но буддисты согласились со мной. Даже Бхадант Ананд Каусальяян согласился со мной. Такое понимание и согласие вполне в духе буддизма, и эта черта перешла во все ответвления этой религии.
А ведь я даже не буддист. Но они все равно приглашали меня на свои конференции. «Я не буддист», — предупреждал я.
«Не важно, — отвечали они. — Вы говорите о Гаутаме Будде лучше, чем мы, хотя мы и буддисты».
Такого отношения вы не дождетесь от христиан, мусульман или индуистов. Все эти религии фанатичные. А вот буддизм — терпимая религия.
В Сарнатхе есть большой институт, в котором обучают философии Будды и его языку, пали. Ректор института Бхикку Джагдиш Кашьяп пригласил меня в свой институт, чтобы я прочел у них лекцию о Гаутаме Будде, но спустя день я собрался уезжать. Он пошел провожать меня на станцию. «Что случилось? — спросил он. — Почему вы уезжаете уже через день?»
«По той же причине, что и Гаутама Будда, который также уехал отсюда уже на следующий день», — ответил я.
«А мы, буддисты, с тех пор ломаем голову над тем, почему Гаутама Будда не остался у нас», — ответил ректор института.
«Что тут думать? — воскликнул я. — Я объехал всю Индию, но еще нигде не встречал таких злых комаров!»
У Будды не было даже москитной сетки. Ему было трудно носить с собой сетку, потому что ему приходилось все время ходить.
Но я сказал Джагдишу Кашьяпу: «Вам нужно хотя бы выдавать москитную сетку каждому ученику, ученому и исследователю в своем институте, причем не только на ночь, но и на день тоже».
Я провел все сутки под москитной сеткой!
Я жил вместе со многими так называемым и святыми и на своем опыте узнал, что это самая скверная публика. Подумать только! Если вы проживете вместе со святым одни сутки, то успеете проникнуться убеждением никогда не становиться святым. С утра и до ночи они живут как роботы, исключительно по заповедям.
У буддистского монаха тридцать три тысячи заповедей. Я спросил одного старого буддистского монаха, англичанина, который принял монашество еще в ранней молодости... Его звали Бхикку Сангха Ракшита, он почти всю жизнь провел в Калимпонге, что между Тибетом и Индией. Он написал замечательные книги о тибетском буддизме, и пользуется заслуженным авторитетом за свою ученость.
Так получилось, что у меня был лагерь в Бодхгайе, где Будда достиг просветления. Сангха Ракшита пришел засвидетельствовать свое почтение храму и дереву, под которым стал просветленным Будда. Когда он пришел, я случайно сидел под этим деревом. Мы познакомились.
«Я даже мечтать не могу о том, чтобы стать буддистским монахом, ведь у меня очень плохая память, — сказал я. — У вас тридцать три тысячи заповедей! Я не смогу соблюдать их, потому что не смогу запомнить. Если вы соблюдаете в этой короткой жизни тридцать три тысячи заповедей, то где устроить передышку, чтобы просто пожить и подышать? Эти тридцать три тысячи заповедей не дают человеку жить».
Как-то раз я поехал по делам на Цейлон, а это буддистская страна. Там многие буддистские священники учат випассане... Это простая техника, но сами они никогда не занимаются ею. Если вы учите кого-то тому, что сами не делали (ведь вам нужно учитывать все варианты развития ситуации, последствия, трудности, осложнения техники), значит вы преступник.
Ко мне прислали буддистского монаха. Он уже три года почти не спал, и ему не помогали никакие медицинские средства. Его учитель (я не могу назвать его мастером) велел ему выполнять випассану ночью. Даже если вы выполняете данную технику медитации днем, то она все равно действует на вас даже ночью. Поэтому я советую выполнять випассану перед рассветом. Достаточно двух часов. Если заниматься ею дольше, тогда нектар превратится в яд.
Если заниматься випассаной по десять часов в день, то сойдешь с ума.
Випассана это одна из самых сильных медитаций, но только если ее выполнять под контролем мастера. Под управлением технаря она станет большой опасностью. Человек либо достигнет просветления, либо сойдет с ума. У вас два варианта, все зависит от руководителя.
Когда этот цейлонский монах пришел ко мне, я сказал ему: «Я не буддист, у вас есть свои наставники. Зачем вы пришли ко мне?»
«У них ничего не получилось, — объяснил он. — Они научили меня випассане, но не могут излечить меня от бессонницы. Я просто схожу с ума. Я не могу ни на секунду сомкнуть глаза».
Когда он рассказал мне, в чем дело... Буддистским монахам запрещено смеяться, но я рассказал ему один анекдот. Сначала он остолбенел, потому что держался очень серьезно. Я сказал ему, что один англичанин (причем не простой, а самый настоящий лорд) с английским высокомерием спросил другого лорда: «Разве это хорошо, что этой ночью вы спали с моей женой?» «Мой друг, я не мог ни на секунду сомкнуть глаза», — ответил лорд.
Даже буддистский монах засмеялся. «Вы чудак, — сказал он. — Я житель Цейлона, а вы рассказываете мне анекдот! Я религиозный человек».
«Поэтому я рассказываю вам религиозный анекдот, — ответил я. — Если вы поживете со мной, тогда я расскажу вам и нерелигиозные анекдоты».
«Ваш недуг невозможно устранить медицинскими средствами, — признался я монаху. — Он вызван практикой випассаны».
«Випассаны? — удивился он. — Но Гаутама Будда выполнял випассану и благодаря ней стал просветленным».
Я объяснил ему: «Во-первых, вы не Гаутама Будда. Во-вторых, вы не понимаете, что после заката выполнять випассану очень опасно. Вы выполняете випассану два часа ночью, поэтому не можете спать. В вас возникает такая осознанность, что ее хватает на всю ночь».
Я всегда искал анекдоты, которые придумали индийцы, но так не нашел ни одного такого анекдота. Индийцы серьезные, они все время говорят о Боге, рае и аде, перерождении и философии кармы. Шутке нет места в их жизни.
Когда я начал говорить о медитации, я иногда шутил. Порой ко мне подходил какой-нибудь джайнский, буддистский или индуистский проповедник и замечал мне: «Вы хорошо говорили о медитации, он зачем вы добавляли анекдоты? Эти вы все испортили. Люди смеялись, а ведь до того все они были серьезными. Вы загубили собственную работу. Полчаса вы добивались их серьезности, а потом рассказали им анекдот и тем самым все загубили. Зачем вы стали шутить? Будда никогда не шутил, как и Кришна».
«А я не Будда и не Кришна, — отвечал я. — Мне серьезность ни к чему».
На самом деле, мне приходилось шутить именно из-за серьезности индийцев. Я не хочу, чтобы меня окружали серьезные люди. Мне хотелось бы, чтобы люди радовались. В жизни смех постепенно должен быть более частым явлением, нежели серьезность.