Арест и депортация

Арест и депортация

Пятого марта Раджниш был арестован, во время ареста он находился в своей спальне, его отвезли в полицейский участок в Гераклионе, после чего его эскортировали на самолет, вылетающий в Афины. В Афинах его арестовала вооруженная полиция и держала под арестом до тех пор, пока его личный реактивный самолет не был готов к вылету.

Президент Греции хотел, чтобы я организовал общину в Греции, на самом деле, он хотел, чтобы она привлекала тысячи туристов, с точки зрения экономического развития. И на самом деле, по этой причине мне дали визу на четыре недели в Грецию.

Но потом они поставили мне условие. Если я хочу организовать общину в Греции, я должен помнить несколько вещей: «Греческая ортодоксальная церковь уважаема конституцией Греции, и не следует ее критиковать. Семья — это основа общества, и нельзя критиковать семью также. Наш моральный кодекс также нельзя критиковать. Мы верим в непорочное зачатие, и его также нельзя критиковать!»

Они верят в непорочное зачатие, но трудно найти хотя бы одну девственницу во всей Греции. Это нормально, но почему нельзя критиковать непорочное зачатие. Вы видите, какой это политический настрой: верить в непорочное зачатие, которое нельзя критиковать, но при этом нарушать целомудрие на каждом шагу.

Но я не могу принять чужих условий.

Чтобы ни происходило с нами, какие бы последствия ни происходили с нами, будь что будет, но терпеть это ради того, что вам дадут небольшой участочек земли...

Сколько земли нужно человеку? Мне может понравиться жить без родины, и путешествовать повсюду. Я путешествовал и раньше уже много, только в одной стране. Я буду действительно теперь скитальцем без дома, каждая страна меня будет гнать. Но их отвержение — это просто признание поражения, бессилия.

Перед тем, как меня депортировали из Греции, греческий архиепископ угрожал правительству и говорил, что если меня немедленно не депортируют из Греции, он подожжет мой дом, заложит в него динамит. Он собрался сжечь живьем всех людей, которые были со мной вместе. Это представитель Иисуса, сам Иисус говорил: «Возлюби врага своего». Я ему даже не враг. Еще Иисус сказал: «Возлюби ближнего своего». Но Иисус забыл сказать: «Возлюби туристов».

Эти люди — религиозные лидеры. Почему архиепископ обращает на меня такое пристальное внимание? Потому что в саду с прекрасным домом на берегу моря, там, где я был в гостях известного продюсера фильмов. Это древний прекрасный дом, он отреставрирован, с большим садом, под деревом там я часто сидел и беседовал с теми, кто ко мне приходил. Там собирались люди со всего мира, они не видели меня почти что год, некоторые не видели меня два года, пять лет. Я был близок к ним, и поэтому они все пришли ко мне. Мы никому не вредили, мы просто пели и танцевали. Там звучала музыка, и я отвечал на все вопросы.

Что же так беспокоило архиепископа? А беспокоило это его действительно сильно, иначе он бы нам не угрожал сжечь нас живьем.

Я узнал от друзей, что девяносто четыре процента греков считаются христианами, но лишь четыре процента ходят в церковь, из сорока четырех процентов! Кто эти четыре процента? Я спросил, сколько людей ходят в церковь к этому архиепископу? Моя саньясинка гречанка начал смеяться и сказала: «Я беспокоилась, что вы зададите этот вопрос, он достаточно странный. К нему ходят только шесть старушек». Он угрожал мне пятнадцать дней, что придет к нам выразить свой протест. Я ждал, все мы ждали, когда же он это сделает. Мы хотели встретить его танцами, музыкой, но они так и не пришли.

В конце концов, я спросил у него: «В чем дело? Почему ты не приходишь?»

Саньясины объяснили мне: «Вы не понимаете ситуацию. Он угрожает, но он не может прийти выразить протест, потому что кто придет? Шесть старых женщин, и старый священник! Всего семь человек, это будет выглядеть нелепо!»

Но он запугал правительство, потому что правительство зависит от голосов, девяносто четыре процента избирателей христиане. И они будут слушать епископа. Они могут не ходить в церковь, но их обусловленные умы одинаковы.

Снова закон, снова конституция, меня выдворили из страны, меня сразу арестовали, они настолько боялись, правительство так боялось.

Правительство испугалось. У них не было причины. Потому что за эти две недели я даже не покидал своего дома. Я спал вечером, когда ко мне пришла полиция. Мой официальный секретарь Ананда рассказывала полицейским: «Садитесь, попейте чая, а я разбужу его». Но они сбросили ее с четырех футового возвышения на гравий, и протащили по гравию в джип, и отвезли ее в полицейский участок, под тем предлогом, что она пыталась помешать указу правительства.

Меня разбудил Джон, я услышал шум, как будто бы взорвался динамит. Полицейские начали бросать ракеты на дом со всех сторон, они разрушали старинные красивые окна и двери, там был заложены динамитные шашки. Они объяснили: «Если вы его сейчас же не разбудите, мы, мы взорвем весь дом целиком».

Никакого ордера на арест, ни одной причины, по которой следовало бы проявлять такую ярость, просто архиепископ сказал правительству, чтобы те не позволяли мне оставаться в Греции, о том, что это противоморально, мое пребывание против религии, против культуры, и ставит все под сомнение. За две недели я извращу умы молодежи. Но я даже не покидал моего дома, я ни с кем не встречался. Люди, которые пришли встретиться со мной, приехали из-за пределов Греции.

Меня это так удивило. Они строили свои принципы морали, свою религию, свою культуру более двух тысяч лет, но что это за культура, и что это за мораль, которые могут быть разрушены за две недели одним единственным человеком? Они просто не заслуживают существовать, если они такие слабые, такие бессильные.

Недавно меня арестовали на Крите. Они не показали мне ордера на арест, и я сказал им: «Это просто преступные действия с вашей стороны».

Они сказали: «Ордер есть, только он остался в Греции».

Я сказал: «Есть ли у вас другой ордер, на обыск в доме?» У них не было, они никогда не думали об этом. И я сказал: «Ваш ордер позволяет вам арестовать меня за пределами дома, но вам не было разрешено врываться в дом. Вы не просто ворвались в дом, но обидели Ананду. Она только пыталась вам сказать: «Подождите немного. Раджниш спит, я пойду и разбужу его, на это уйдет всего только пять минут, подождите немного». Но вы не захотели подождать даже пяти минут.

По пути в полицейский участок они остановились в тихом пустом месте и дали мне бумагу, в которой описывалось все, что случилось, что я должен был подписать. И я сказал: «Я буду счастлив подписать, но это описание не соответствует тому, что случилось на самом деле. Вы не упомянули ничего о том, как вы бросали через окна шашки, как вы разнесли двери динамитом, как вы угрожали, что взорвете весь дом. Вы не упомянули ничего о том, что случилось с Анандой, как вы бросили ее прямо на мостовую, и протащили в джип по камням, не предъявив ей никакого ордера на арест. Я не подпишу ваших бумаг. Вы хотите скрыть эти факты. Если я подпишу ваши бумаги, это будет означать, что я не смогу подать на вас в суд, потому что вы в суде представите эти бумаги, которые подписаны мной самим. Опишите все то, что произошло в действительности, и тогда я охотно подпишу».

Они поняли, что я не тот человек, которому можно угрожать, и они убрали бумагу. Они больше никогда не просили меня ничего подписывать, потому что они не могли описать свои действия, их бы тогда осудили.

Они хотели послать меня в Индию на корабле, но я отказался. Я сказал: «Плыть по морю на корабле я не могу. Я страдаю от морской болезни, кто будет отвечать, если со мной что случится? Если вы дадите мне письменный документ, в котором будет сообщаться, что вы будете отвечать в том случае, если со мной что случится по пути!» Они сразу позабыли про корабль.

Я сказал: «Мой реактивный самолет находится сейчас в Афинах. Вы должны отвезти меня в Афины, и разрешить мне улететь на самолете. Я не хочу больше оставаться в такой стране, как ваша, хоть виза и позволяет мне оставаться еще две недели, я не хочу оставаться в вашей стране, потому что правительство ведет себя так примитивно, отвратительно, не по-человечески».

Я сказал полицейскому офицеру: «Куда бы ни отправился Папа, он целует землю. Я буду плевать на землю, потому что только этого вы заслуживаете».

Он прокомментировал мои слова так: «Кажется, с детства никто не занимался вашим воспитанием».

Я сказал: «Это вполне нормально, это правильное наблюдение, я не против послушания, я не непослушный, но я хочу решать в жизни по-своему. Я не хочу, чтобы другие люди вмешивались в мою жизнь, и сам не вмешиваюсь в чужую жизнь».

Я сидел в полицейском участке практически семь часов. Постепенно главный суперинтендант расслабился, и начал говорить со мной, в конце концов, он сказал: «Я чувствую гордость из-за того, что вы сидите в моем офисе. Здесь столько ваших саньясинов, а я видел вас раньше только на фотографиях. Теперь я смогу сказать им: «Вот кресло вашего мастера, он здесь сидел семь часов со мной!»

Он позвонил жене и сказал: «Я не приду до тех пор, пока Раджниша благополучно не отправят в Афины». Он так волновался из-за этого, что позволил Девараджу отвезти меня в аэропорт. Полицейские сидели на заднем сидении, а я сидел на переднем сиденье, Деварадж вел машину. В это трудно было поверить.

Даже полицейским было неприятно, они не могли поверить в происходящее и говорили: «Мы даже не видели саньясинов на улицах, вы спокойно и тихо сидели дома, наслаждались прогулками в саду».

Около окна в полицейским участке, где я сидел, две женщины полицейских стояли и не давали саньясинам войти ко мне. Саньясины окружили весь полицейский участок, они начали танцевать и петь. Танцевать и петь — это не преступление, но полицейский офицер сказал мне: Остановите своих последователей, они там танцуют и поют!»

Я сказал: «Танцы и пение — это противозаконно?»

Офицер сказал: «Это не противозаконно, но это пугает нас».

Эти две женщины полицейские, которые стояли прямо перед окном, после этого разрешили саньясинам по очереди войти ко мне и поговорить со мной. И, в конце концов, они сказали мне: «Мы сожалеем, что это все происходит в этой стране в современном веке. Мы надеемся, что вы снова к нам приедете».

Полицейский сказал мне: «Люди на острове спрашивали, что они должны делать, все чувствовали такое удивление, их ранило поведение правительства и архиепископа».

Недавно я получил новости с Крита о нескольких случаях, которые произошло после того, как они арестовали меня. Даже пожилые люди, которым пятьдесят, шестьдесят лет, подошли к дому, после того, как меня арестовали, и сказали саньясинам: «Вы не должны были в этом участвовать без нас, почему вы нам не сообщили об этом? У нас есть ружья, мы бы подошли и дали отпор этим полицейским за их из ряда вон выходящее поведение».

Один журналист спросил у меня: «Любое послание к тем, кто живет здесь?»

Я сказал: «Просто скажите им, чтобы они приехали в аэропорт вечером, чтобы выразить мне поддержку и показать властям, что они со мной, не с церковью, и не с правительством, а со мной, чтобы сказать, что все действия правительства и полицейских противоправны». Пятьдесят человек встретились с одним саньясином, они были чрезвычайно недовольны произошедшим, они спросили: «Что мы можем сделать, чтобы помочь вам?» Это были бедные простые люди... Другая группа из сорока человек встретилась с другой группой саньясинов, они задавали такие вопросы: «Мы хотим вам помочь, скажите нам, как мы можем вам помочь. Такие вещи не должны больше повторяться. Все, сказанное Раджнишем о церкви, было правильным, и в этом не было ничего ошибочного».

Эти простые деревенские жители поняли, что все, сказанное мной о церкви, было абсолютно правильным, в этом не было ничего ошибочного. После того, как я покинул Грецию, представители Крита послали делегацию к президенту со словами: «Поведение полицейских из ряда вон выходящее. Полицейские и правительство не должны так себя вести!»

Когда меня арестовали и привезли в Афины с маленького острова, на котором я остановился, там присутствовал глава полицейского департамента с отрядом в сорок полицейских. Я обратился к нему: «зачем нужны сорок полицейских посреди ночи, причем вооруженные. Я не агрессивный, насильственный человек, у меня нет даже пистолета, и меня арестовали. К чему вам вся эта толпа вооруженных полицейских?»

Человек, который дал мне туристическую визу на четыре недели, был как раз главой полицейского департамента, а через пятнадцать дней эту визу прервали раньше срока, и сделал это представитель полиции. Это кажется, совершенно несправедливо, почему мне дает визу глава полицейского департамента, а прекращает визу раньше срока подчиненный ему чин?

В аэропорту в Афинах собралось, по крайней мере, сорок полицейских, чтобы сопровождать одного невооруженного человека, там присутствовал также глава полицейского департамента. Там собралась огромная толпа репортеров, представителей телевидения, на меня смотрела дюжина камер, они все хотели взять у меня интервью. И я сказал: «Мне нечего сказать, мне кажется, человек никогда так и не станет цивилизованным!»

Представители прессы были передо мной, это были сорок полицейских собак, все большие офицеры, они окружали меня, а глава полицейского департамента стоял прямо передо мной. Я сказал ему: «С такими полицейскими, с таким правительством вы разрушаете само будущее человечества, особенно в своей стране. Эти люди в ответе за казнь Сократа!»

Когда я сказал им об этом, показывая на главного полицейского страны, он попытался прервать меня.

Впервые за тридцать пять лет, я притворился разгневанным. Но я не преуспел, потому что внутри я смеялся. Но я сказал начальнику: «Заткнитесь и стойте на своей стороне, не приближайтесь ко мне».

Я закричал так громко: «Заткнитесь!» — что он действительно заткнулся и отправился обратно, и встал среди своих прихвостней. Позже я увидел репортеров. Они подумали, что я в действительности был в ярости, но я не был. Это единственный язык, который могут понять такие люди. Когда вы говорите с кем-то, вы должны пользоваться языком, который могут понять другие люди.

Но мне это понравилось. Можно притворится разгневанным, внутри вы можете быть совершенно молчаливыми, а снаружи вы можете быть в ярости. В этом нет никаких противоречий, потому что ярость может быть просто игрой.

На самолете я вспомнил Георгия Гурджиева, который обучался во многих суфийских школах, изучал разные методы. В определенных школах используют одни методы, игру в гнев, например, когда вы гневаетесь снаружи, а внутри не гневаетесь, или когда вы чувствуете себя счастливыми, а действуете как несчастные. Методы имеют огромное значение.

Они означают, что когда вы несчастны, вы можете притворяться счастливыми, а когда вы гневаетесь, вы можете притворяться умиротворенными и спокойными. Причем не только это, но вы также можете быть не счастливыми, и не несчастными. Это просто разные маски, которые вы можете надевать на себя. Но они не имеют никакого отношения к вашему бытию.

В Афинском аэропорту я видел этих сорок полицейских, а это были самые лучшие полицейские своей страны, среди них не было только главы полицейского департамента, потому что он испугался, и его больше не было там. Я бы спросил у него: «На каком основании была заморожена моя виза?» Но его там уже не было.

Но другие. Я видел странные вещи, они вели себя не по человечески, но все они были как трупы. Когда я закричал: «Заткнись!» помощнику главы полицейского департамента, после чего он сбежал как маленький ребенок, он испугался, что телевидение передаст мои слова по телевидению, и пройдется по поводу полицейского департамента, с пистолетом. Но внутри него был ребенок, трусливое дитя.

Я хотел отправиться в Делфию, когда я был в Греции, потому что это место связано с величайшим оракулом в истории человечества. Там жили самые гениальные оракулы, когда-либо жившие на Земле. Это была одна из самых таинственных школ. Но греческое правительство не разрешило мне остаться там даже на одну ночь.

Амрито в Афинах, тот самый Амрита, который пригласил меня в Грецию, был там, он напряженно пытался добиться для меня разрешения остаться там на ночь, в отеле, но они не хотели, они не разрешили мне остаться даже на шесть часов. Мне пришлось сразу покинуть это место.

Позже Раджниш комментировал это событие.

Сейчас в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году президент нашел себе подружку, у него есть жена, и он не в разводе, в Греции нельзя разводиться из-за ортодоксального христианства. Он подумал, что раз он президент, он может приходить даже на заседания парламента с подружкой. Но он ошибался. Вся страна сейчас гудит от возмущения, и его снова уже не изберут.

Этот человек выгнал меня из страны, ни на мгновение не подумав о том, что религия, которая существовала две тысячи лет, не может быть уничтожена за две недели одним единственным человеком. Если один единственный человек может ее уничтожить за две недели, она стоит того, чтобы ее уничтожить.

Раджниш летит в Женеву, Швецию, Лондон, Ирландию, Испанию. Ему отказывают в визе в Канаду, в Голландию, в Антигуа

Раджниш вылетает в Женеву, в Стокгольм, в Лондон, в Ирландию, в Сенегал, в Монтевидео, в Уругвай.

Мы не смогли создать здравомыслящее человечество.

Поэтому я подумал: то, что случилось в Греции, может случиться и в других странах, потому что структура одна и та же, и это случилось.

Из Греции мы отправились в Женеву, на ночь. И как только они узнали мое имя, они сразу сказали: «Ни в коем случае, мы не можем ему позволить въехать в нашу страну».

Мне даже не позволили выйти из самолета.

Мы отправились в Швецию, мы думали, что Швеция, а так говорят все люди, более прогрессивная страна по сравнению с остальными странами Европы и всего мира, Швеция принимала и давала прибежище многим террористам, революционерам, беглых политиков, и это был очень великодушный шаг с ее стороны.

Мы приехали в Швецию. Мы хотели остаться на ночь, потому что самолет приземлился раньше времени. И мы не могли выйти за пределы самолета, иначе это было бы противозаконным. Мы были счастливы, потому что таможенник в аэропорту, которого мы попросили дать визу только на одну ночь, дал всем нам визу на неделю. Он был либо пьян, или просто спал, была полночь, около полуночи.

Саньясин, который ходил за визами, пришел очень довольный, ему дали визу на всех нас на семь дней. Но потом прибыла полиция, она заморозила наши только что полученные визы со словами: «Мы не можем позволить этому человеку остаться в нашей стране!»

Они могли пустить террористов, могли пустить убийц, могли пустить мафию, они могли дать им прибежище, но они не хотели разрешить мне въехать в страну. Причем я не просил прибежища, не просил постоянного места жительства, просто хотел остаться на одну ночь.

Мы повернули обратно в Лондон, потому что это было наше полное право. Причем мы сделали все дважды легально: мы купили билеты на первый класс на следующий день. Там был наш реактивный самолет, но мы купили билеты на тот случай, если они нам скажут: «У вас нет билетов на завтра, поэтому мы не разрешает вам оставаться в зале для ожидания первого класса!»

Мы купили билеты для всех, чтобы оставаться в зале для ожидания первого класса, и мы сказали им: «У нас есть наш собственный самолет, у нас есть билеты». Но они сказали, что у них есть закон, в который не может вмешаться ни правительство, ни другое лицо, который гласит: «Это наше свободное усмотрение, согласно которому в данном случае мы не хотим, чтобы вы находились в зале для ожидания».

Я подумал в зале: «Как я могу нарушить их мораль, их религию? Я буду там просто спать, а к утру нас не будет там».

Но нет, эти так называемые цивилизованные страны настолько примитивны и дики, что невозможно даже себе этого представить. Они сказали нам: «Все, что мы можем для вас сделать, это посадить в тюрьму на одну ночь».

Случайно один саньясин заглянул в их файлы. У них был приказ правительства, который говорил им, как встречать меня. Мне нельзя было ни в коем случае позволять въезжать в страну, даже на ночь, единственный вариант — продержать меня в тюрьме.

Это простое совпадение, что в тот день, в который Англия позволила Рональду Рейгану использовать свою территорию, как базу для нанесения ударов по Ливии, парламент Англии не разрешил мне остановиться в зале ожидания в аэропорту шесть часов, потому что меня признали опасным человеком! Рональду Рейгану позволили использовать территорию Англии для бомбардировок Ливии, этой невинной страны, которая ничего не сделала Америке ничего плохого.

Мы запланировали полететь в Антигуа, заправиться в Гандере, потом полететь в Канаду, но Раджнишу отказали в визе в обе эти страны. Из Лондона Раджниш полетел в Шенон, Ирландию.

Я был в Ирландии, наверное, таможенник в аэропорту выпил слишком много пива, мы хотели просто остановиться на один день, чтобы пилоты самолета отдохнули, а он дал нам семь дней. Ему было все равно, кто мы такие, с какой целью мы приехали в его страну. Он, наверное, был действительно пьян.

Мы остановились в отеле, а утром приехала полиция, спросила наши паспорта и заморозила семидневную визу.

Мы сказали: «Мы расскажем об этом средствам массовой информации. Вы дали нам сами семидневную визу, а потом заморозили ее, не дав никаких объяснений. Ни один саньясин не покидал отеля, не совершил никакого преступления. Вы не можете так с нами поступить!»

Они испугались, потому что они столкнулись с дилеммой. Они нам дали семь дней, теперь они заморозили их, и они не дали нам ни одного объяснения. Они сказали нам вот что: «Можете оставаться столько сколько хотите, но не выходите из отеля!»

Я сказал: «Но это будет нелегально, потому что нас не будет визы!»

Они ответили: «Никого это не будет волновать, просто сидите в отеле». Мы прожили в отеле пятнадцать дней, потому что нам нужно было какое-то время, чтобы отдохнуть. Наши саньясины не дремали в Испании, и Испанское правительство собиралось дать нам вид на постоянное место жительства.

И нам нужно было просто протянуть какое-то время. Испания нас ждала, и мы бы тогда могли просто перелететь из Ирландии в Испанию. Мы оставались в Ирландии пятнадцать дней без визы.

Мы покинули Ирландию, и в тот же день министр давал речь в парламенте, в которой была сказана такая фраза: «Раджниш никогда не был в Ирландии».

Вы видите, какими политики могут быть лицемерами, как они могут отвратительно лгать. А это такая большая ложь, мы можем доказать, что мы были в отеле. Когда мы покидали отель, там присутствовала пресса, и фотографы. Они сняли нас перед отелем, и взяли мое интервью. Отель находился на расстоянии пятнадцати миль от аэропорта.

Но министр обманул парламент, обманул всю страну. И возможно, он попросил журналистов не печатать мое интервью, не печатать наших фотографий, иначе как бы ему удалось так откровенно врать. Это цивилизованные страны, культурные люди, образованные, они откровенно лгут, говоря, что я никогда не был в Ирландии. Он знал, правительство знало, глава полицейского департамента знал.

Я думал, что после того, как я остановлюсь где-то, я начну вызывать постепенно каждую страну в суд, обвиняя их во лжи, за то, что они называли меня опасным человеком, за то, что они говорили да, а потом через час отказывали мне. Я покажу всему миру, что в мире нет демократии.

Где бы мы ни оказывались, когда мы начали искать какую-то страну, чтобы остановиться, мгновенно давление американцев опережало нас, потому что все наши телефонные разговоры прослушивались. Вы будете удивлены узнать о том, что все телефонные разговоры проходили через американское посольство, все сначала попадало к американскому послу. Они знали, где мы ищем, куда мы едем, где наши люди пытаются пристроить меня, и мгновенно, еще до того, как мы успевали приехать туда, они начинали давить на местное правительство.

Мы сделали запрос на посещение Голландии, но четырнадцатого марта министр устроил пресс конференцию, отказав Раджнишу в визе, по голландским законам это было противозаконно.

Голландский министр иностранных дел сказал, что мне отказали во въезде в Голландию из-за того, что я высказался против гомосексуализма, против матери Терезы, против Папы, и против католической религии. Но любая демократия признает правомерность критики в данном отношении.

Если Папа критикует другие религии, это считается нормальным, а я критиковать Папу не имею права. Если у него есть что сказать, он должен ответить на мою критику, нежели тянуть за нити, и давить на политиков, конечно, он обладает католическим большинством в этих странах, а политики боятся потерять своих избирателей.

Я могу понять католиков, мать Терезу, но гомосексуализм — это совершенно другое дело. Я не знал о том, что гомосексуализм — это официальная религия голландцев, и что в Голландию не может въехать человек, который критикует гомосексуализм. Этот министр обрек всю Голландию на гомосексуализм этим своим заявлением. Если бы у жителей Голландии было какое-то здравомыслие, они бы вынудили этого министра и его министерство уйти в отставку, потому что он оскорбил всю страну.

Я опасен в этом смысле, я критикую гомосексуализм, я критикую все извращения, и буду критиковать дальше.

Вчера секретарь голландского парламента отвечал на вопросы журналистов, и сказал, что меня не пустили в Голландию, и не пустят, потому что я высказался в пользу Адольфа Гитлера. Журналисты отметили, что я противоречу себе, это было напечатано в немецком журнале, и Шпигель меня просто неверно процитировал. Секретарь признал правоту этого довода, признал неправильность интерпретации с немецкой стороны, но, тем не менее, высказался так: «Приезд Раджниш может вызвать беспорядки». Журналисты сказали, что когда приехал Папа в Голландию, это вызвало там бурю негодования, большие беспорядки, тем не менее, он был принят как почетный гость правительства.

Но когда речь зашла обо мне, а ведь ни в одной стране люди не выражают своего протеста против меня это всего лишь их предположение.

Репортер сказал: «В Голландии тысячи саньясинов, которые готовы принять меня с почетом».

Я готов ко всем протестам против меня. Мне, на самом деле, нравится видеть искреннюю реакцию людей, которые протестуют против меня, мне не нужна безопасность со стороны правительства, я не хочу, чтобы они брали на себя ответственность за мою безопасность, я сам буду отвечать за это.

Но они боятся чего-то еще. Все остальное — это только предлог. Они боятся того, что я могу изменить умонастроение молодого поколения.

Есть шестьсот пятьдесят миллионов католиков в мире, неужели у вас нет ни одного католика, который мог бы дискутировать со мной. В чем трудности? Это нужно решать простыми человеческими средствами. Я готов к любой официальной дискуссии. Я готов приехать ко всем этим парламентариям, которые так много говорят обо мне. На самом деле, если у них есть мужество, они должны пригласить меня на заседание своего парламента. Но они боятся этого, у них нет будущего, они прекрасно понимают это, их поражение в споре предрешено, и они боятся, что я покажу это всем.

Но они не понимают того, что я делаю это не разрушительно. Я показываю их лживость лишь для того, чтобы они могли заменить отрицательное содержание на положительное, это может помочь Западу, творческим людям, разумным людям, чтобы они преобразились.

На Западе никто не знает о том, что такое просветление. Люди на Западе не познали что такое просветление. Но я настаиваю на том, чтобы сотни западных людей стали просветленными, впервые в истории человечества. Все эти правительства и их противники не остановят меня. Это не моя идея, это насущная необходимость, на Западе должны быть просветленные.