Бедняки и юристы
Бедняки и юристы
Я хочу, чтобы индийцы поняли меня, но это почти невозможно. Вот уже тридцать лет я ношусь по Индии как вихрь, подрывая свое здоровье, и говорю людям: «Именно вы ответственны за свою бедность». А они в ответ бросают в меня сандалии и камни. Меня дважды травили. На мою жизнь покушались.
И все же я хочу, чтобы однажды индийцы пробудились, хотя у меня не так уж и много надежды на это.
Мне надоели эти болваны, которые не понимают меня и не готовы даже к диалогу. Я бросал вызов индуистским, буддистским, джайнским священникам, желая устроить с ними открытую дискуссию. Но никто не готов дискутировать, потому что они знают, что делают нелогичные, бессмысленные утверждения. Они хотят, чтобы Индию населяли бедняки. Уже сейчас половина индийцев живут как эфиопы.
Но я не хочу брать за этот ответственность, потому что уже тридцать лет я говорю с этими людьми, с их вождями, религиозными лидерами.
Когда я разговаривал с Индирой Ганди, мне удалось убедить ее, и она сказала: «Вы правы, но мы ничего не может изменить, потому что в таком случае против нас проголосуют индуисты, мусульмане, христиане, и мне придется уйти в отставку. Неужели вы этого хотите?»
«Я бы на вашем месте либо что-то предпринял, либо подал прошение об отставке, — ответил я. — Иначе что еще делать? Если я не могу принимать правильные решения, тогда зачем мне быть премьер-министром Индии? Пусть кто-нибудь другой сделает попытку. Отдайте всю власть мне, а сами уйдите на покой. Через десять лет я изменю всю страну». Но кто откажется от власти?
Когда я был в Индии, то говорил обо всех трудностях, с которыми сталкивается эта страна, а вместе с ней в той или иной степени любая страна. Но ни один политик не был готов слушать меня просто потому, что мои предложения мешали их корыстным планам. Ни один религиозный лидер не хотел слушать меня. Я подрывал саму основу их профессии, их торгового дела.
Ни одному политику не хватило мужества даже встретиться со мной, потому что если бы народ узнал о том, что ко мне пришел премьер-министр или президент, на его политическом горизонте замаячила бы отставка.
Они знали, что я говорю правду, и если бы они послушали меня, тогда Индия не переживала бы такие черные дни, как сейчас.
С какими же трудностями сталкивается Индия? По сути, это трудности всего мира. Половина населения голодает. Скоро Индия превратится в огромную Эфиопию. Африканская Эфиопия — маленькая страна. Пятьдесят процентов населения Индии составляет четыреста миллионов человек. Если каждый второй гражданин этой страны умирает, то каждый первый не хочет жить в стране мертвых. В Индии могут вспыхнуть мятежи, здесь люди будут становиться коммунистами. Есть все предпосылки к такому развитию ситуации.
Когда человеку нечего терять, он может решиться на что угодно, совершить любое преступление. Если половина населения страны умирает от голода, то вторая половина все равно не будет знать покоя.
Тридцать лет я призываю легализовать аборты. Но такое предложение противоречит религиозным догмам, поэтому верующие ополчились на меня. Они утверждают, что я подрываю религию. Пусть они попросят свои религии дать еду, кров, одежду, работу половине индийцев. Они должны вцепиться в своих религиозных вожаков!
Я часто просил политиков и священников ввести методы контроля над рождаемостью, но они осуждали меня. Они говорили, что я пытаюсь подорвать нравственность населения: мол, если люди станут пить таблетки, тогда индийцы нравственно деградируют, ведь в Индии царит строгое единобрачие.
В Индии и сейчас есть люди, у которых по шестнадцать, восемнадцать детей. Как только женщина достигла половой зрелости, она до самой менопаузы будет рожать. Она превращается в репродуктивную машину. Разумеется, у нее не остается времени на свое личное развитие. Вся ее жизнь это беременность и воспитание детей. Не успел младенец достичь шести месяцев, как его мать уже снова беременна. К женщинам в Индии обращаются как со скотом.
Все это общеизвестно, не нужно даже напрягать интеллект. Но никто не был готов выслушать меня, все думали лишь о морали.
Разуметься, все мои предложения противоречили интересам политиков и священников. Но если бы они послушали меня, тогда Индия не оказалась бы в таком плачевном состоянии, потому что когда я только начал делать такие предложения, население страны было вполовину меньше нынешнего. Индийцы и сейчас ударными темпами производят на свет детей.
Все индийцы были против меня. Вы удивитесь тому, что политики внушали народу, что я еще слишком молод и ничего не смыслю в сложных вопросах морали, религии, духовности. Один девяностолетний политик высшего звена осудил меня лишь за то, что я был молод.
На каком-то публичном собрании я бросил ему открытый вызов. «Я готов обсуждать трудности перед массами народы на этой самой сцене, — сказал я. — И если я не могу быть правым уже только потому, что слишком молод, то вы не можете быть правым уже только потому, что вы старый. Но возраст человека это еще не аргумент. Все решает дискуссия. Я говорю, что население Индии растет столь угрожающими темпами, что скоро здесь все превратятся в нищих. Что вы ответите мне?»
Вообще-то, я сказал, что если у него осталось достоинство, тогда ему следует немедленно покончить с жизнью самоубийством. «Зачем вы нужны? — спросил я. — Чем вы занимаетесь в свои девяносто лет?» Все его коллеги, современники уже умерли, даже их дети были стариками, самому старому было семьдесят лет. «Какая от вас польза? — требовал я ответа от этого политика. — Вы лежите на нас тяжким грузом, вы постоянно болеете и лежите в постели. Но вы все равно не хотите уйти в отставку, не хотите уступить свое место новому депутату».
Этот момент даже больше потрясал президентов и премьер-министров Индии. Я говорил о двух вещах: о контроле над рождаемостью (это еще пустяки) и о контроле над умиранием. О втором варианте контроля не говорил еще никто в мире, хотя он вполне логичен. Если вы сделаете так, что людей будет меньше рождаться, это еще только полдела. Глубоким, ветхим старикам, которые стали обузой для других и самих себя, которые бессмысленно страдают, нужно дать право на эвтаназию. И им совсем не нужно бросаться в океан или вешаться на дереве.
Правительство должно в каждой больнице установить специальное оборудование, куда пожелавшие умереть старики могли бы прийти и спокойно уйти. Инъекция усыпляет их, и они уходят в вечность. Пусть у них хотя бы смерть будет прекрасной. Жизнь длится долго. Человек, которому девяносто лет, вряд ли воспринимает жизнь как сказку. Но смерть наступает в несколько секунд. Перед эвтаназией нужно выполнить последнюю волю старика, окружить его уютом. Пусть он за сутки до своей последней процедуры научится быть безмолвным, расслабится, чтобы смерть для него была не черной дырой, а глубокой медитацией. В таком случае мы не только сможем уменьшить население, но и поможем старикам умирать с достоинством, чтобы они улыбались ясно и безмятежно, ведь так они изменят направление потока сознания.
Но политики и священники, конечно же, были против меня. Они говорили, что я проповедую самоубийство, что я попрал основы человеческого закона.
Врачи тоже были против меня, потому что они придерживаются принципов, которые были приняты сотни лет назад. Гиппократ сочинил клятву врача. Каждый врач даже в наше время, выдержав экзамен, должен дать клятву о том, что он будет всегда служить на благо жизни и всеми силами будет противиться гибели человека. В современной Индии клятва Гиппократа стала тупой. Для врачей авторитет Гиппократа гораздо важнее, чем понимание того, что скоро вся Индия вымрет. Врачам нужно клясться в том, что они будут помогать человеку жить прекрасно и умирать прекрасно. Жизнь и смерть не нужно разделять как врагов, это цельное явление. Клятва Гиппократа половинчата. Врач должен клясться, что он будить помогать человеку жить и умирать. Он сделает все, что от него возможно, чтобы ваша жизнь и смерть были красивыми.
Я читал лекции в клубах врачей, медицинских колледжах, университетах, но ни один врач не был готов принять мои идеи из страха, что какой-нибудь врачеватель воспользуется законом об эвтаназии и убьет кого-нибудь. А я отвечал, что и Гиппократ со своей клятвой не остановит доктора, если тот задумал преступление. Разве клятва Гиппократа остановит его? Он все равно добьется своего. Пациент не знает, что с ним делает врач, какие таблетки дают ему, какие уколы делают. Если врач задумал недоброе, он может реализовать свой замысел, и никто не остановит его. На самом деле, клятва защищает его. Но если вы понимаете всю ситуацию, он не может убить молодого пациента, иначе он выйдет за рамки закона. Он может помочь человеку только в том случае, если это глубокий старик, который сам попросил его об эвтаназии, и его семья попрощалась с ним. Тогда совершить преступление будет невозможно.
Он люди привязаны к прошлому. Индия с каждым годом становится все беднее. А бедность это источник зла...
Что я мог сделать... У меня не было власти, я мог лишь уговаривать людей, убеждать их. Но люди настолько обусловлены, что они слушают, но все равно не слышат. Я понял, с кем имею дело, и просто отказался от идеи преобразить индийский менталитет.
В Индии мусульманская община самая большая после индуистов, но мусульмане очень бедны. Я часто задавался вопросом, почему бедны мусульмане Индии... В Индии мусульман больше, чем в любой другой стране мира, хотя это и не мусульманская страна. Почему все индийские мусульмане бедны?
Я нашел причину, когда заглянул в их священные писания. Дело в том, что пророк Магомет запретил своим последователям как давать, так и брать деньги в рост, так как это грех. Поэтому мусульмане бедны, ведь они не могут брать ссуду на развитие дела и не могут одалживать капитал для возвращения им с процентами. А вся экономика развивается за счет ссуд. Вы берете ссуду в банке и возвращаете деньги с процентами. Вы делаете у правительства процентный заем, но индийские мусульмане не могут так поступать, для них это грех. И эта глупая идея держит мусульман в бедности. Разве я ответственен за это? Неужели мне пойти прислуживать им?
Мусульмане голодные и бедные отчасти по этой причине, но есть и другая причина. Магомет дал своим последователям возможность жениться на четырех женщинах. Если одна женщина будет выходить замуж за четверых мужчин, такая ситуация поможет уменьшить население мира. Одна женщина может вступать в супружеский брак с каким ей угодно количеством мужчин, здесь нет ничего дурного. Так у нас не увеличится бедность, потому что она может родить только одного ребенка. Не важно, сколько у нее мужей.
Но один мужчина и его четыре жены создают опасную ситуацию. Каждый год этот мужчина может производить на свет четырех детей. Поэтому у мусульман детей больше, чем у представителей других религий Индии. Разумеется, каждый мужчина обрекает множество своих детей на бедность, они живут почти как нищие.
Недавно я побывал в Бихаре. Со времен Будды в этом штате тысячи раз случался голод, но его жители так и не изменились. В Бихаре много поземных источников воды, но там никто не копает колодцы. Каждый год крестьяне ждут голод и умоляют помочь им, чтобы выжить. Они ничего не делают! Когда случается голод, они принимают его как должное и бродят с чащами для подаяния. Когда бихарцы голодают, индийские политики обращаются к нации с просьбой о пожертвованиях и помощи. А когда голод уходит, никто ничего не предпринимает. Там все время одно и то же, и никаких изменений.
Я посетил индийские регионы, где люди умирали от голода. «Как вы можете спать, если у вас нет еды?» — спрашивал я их. Дело в том, что на голодный желудок вы не сможете уснуть. По сути, сон нужен, прежде всего, для переваривания пищи. Поэтому вся остальная деятельность замедляется, и вся энергия человека направляется в пищеварительный тракт. Но когда в желудке нет пищи, уснуть очень трудно.
Я знаю об этом, потому что сам постился. Перед днем, в который вы должны поститься, вы без конца ворочаетесь, переваливаетесь с боку на бок, думая о следующем дне и разных вкусностях. А когда вы голодны, все на свете кажется вам вкусным. Но вы не можете уснуть. «Как вы умудряетесь спать?» — поинтересовался у людей.
И они объяснили: «Мы пьем много воды для того, чтобы наполнить живот, и тогда появляется сонливость». Они прекрасно знают о том, что они обманывают себя, что в воде нет питательных веществ. Тело просит пищу, а они предлагают ему воду, потому что им доступна лишь вода. Но в желудке хотя бы что-то присутствует, он не совсем пуст.
Я видел людей, которые ложились спать, привязав к животу кирпич, чтобы у них не было ощущения пустого желудка. Такая бедность царит во многих регионах Индии. Станут ли эти люди Буддами? Нет. Просветление не имеет ничего общего с бедностью, постом, дисциплиной, религиозными ритуалами.
К просветлению ведет только один путь: увеличение уровня осознания своих поступков, мыслей, эмоций.
Вы изумитесь, в каких домах живут индийцы. У некоторых людей вообще нет домов, с ними все ясно. Но те люди, которые живут в домах, по сути, не могут даже назвать свои жилища домами. Я ездил по деревням... Там ни в одном доме нет ванной комнаты и туалета. Нет, вам приходится идти к реке или цистерне или еще куда-нибудь, где можно добыть воду. Люди берут эту же воду и для других нужд, они даже пьют ее. Мне приходилось во время странствий останавливаться в деревнях, и я видел, что люди там совсем не соблюдали гигиену, они вели себя как свиньи.
Вы знаете, какие в Индии дома? Это сарай, в который вы не пустили бы даже корову. А индийцы живут в обнимку со своими коровами, быками и прочей живностью в одном доме. Все родственники живут вместе, поэтому в одном доме вповалку спят тридцать, а то и сорок человек вместе с животными. Каждый дом похож на Ноев ковчег. Так люди и животные самых разных видов... и ужасная вонь! Даже просто вспоминая этот кошмарный запах, я проникаюсь глубоким состраданием к этим людям.
Но так дело обстоит не только в Индии, но и во всех странах третьего мира. Такую картину можно увидеть в Африке и Китае — во всех отсталых странах.
Я объездил всю Индию, потому что родился в этой стране. Я знаю, как живут бедняки. Иногда они приходят ко мне вовсе не за духовностью. Например, ко мне приходит человек, у которого сын сидит без работы, и он просит меня: «Раджниш, благослови». Или ко мне приходит человек, у которого больна жена или не может забеременеть. Люди умоляют меня благословить их. Они приходят не за духовностью. На самом деле, бедный человек не может задуматься о духовности, потому что он есть хочет. Его трудности не религиозного характера, они вполне земные. Только благополучный человек может задуматься о Боге. Религия это побочный продукт материального достатка, роскошь.
Машины могут принести человеку свободу, но их нужно правильно использовать. Если вы неправильно применяете технику, тогда она может оказаться опасной. Технология может отравить экологию, нарушить равновесие в природе. Но если вы будете использовать механизмы сознательно, разумно, тогда в мире исчезнет рабство, ведь машины могут выполнять за человека работу, которой он занимался много столетий. Технология может создавать еду, одежду, дома.
Поэтому я выступаю за науку, а не против нее. И я также выступаю в поддержку религии, потому что предвижу в будущем хорошую возможность синтеза науки и религии. Религию нужно развивать сейчас. Если этого не сделать, тогда человек обречен прозябать, значит у него нет будущего, нет надежды. Мир может быть богатым вовне технологией и наукой, но внутренний мир можно обогатить медитацией, молитвой, любовью, радостью. Мы можем создать нового человека, реализованного как внутри, так и вовне.
Однажды я пришел на собрание неприкасаемых. Одна мысль о существовании касты шудр вызывает во мне душевную боль. Мне было грустно видеть участников той встречи. Почему люди так поступают друг с другом? Люди, которые разделяют человечество толстыми стенами, считаются религиозными! Неужели религия может пасть еще ниже? Если это истинная религия, то что тогда ересь? Складывается впечатление, будто знамя религии подхватили черти, будто сочинения сатаны подменили священные писания Бога.
Религия должна не разделять, а соединять людей. Религия не двойственна, а цельна. Религия призвана не возводить стены, а разрушать их. Но так называемые религии создают категории и строят стены. Они способны лишь разводить людей по разным группам. Разумеется, это делается по некой причине. На самом деле, если бы людей не разделяли, тогда не было бы объединений по какому-то признаку и эксплуатации. Если человечество будет простым и единым, эксплуатации придет конец. При наличии неравенства эксплуатацию не устранить. Для эксплуатации необходимы касты и религиозные общины. По этой же причине религии так или иначе поддерживают неравенство, религиозные общины и касты. Светское и несословное государство само собой противостоит эксплуатации. Признав равенство людей, мы отменяем эксплуатацию.
Если людей не разделять, тогда исчезнут профессиональные объединения и религиозные общины. Разделение вызывает страх, зависть, ненависть и в конечном итоге враждебность. А враждебность порождает религиозные общины. Они появляются из враждебности, а вовсе не из дружелюбия. Не любовь, а ненависть — их краеугольный камень. Профессиональные союзы создаются страхом перед враждебностью, и они формируют власть, которая в свою очередь поддерживает эксплуатацию, а также средство реализовать жажду власти. Впоследствии эта жажда выливается в формирование института монархии. Так религии начинают тайно проводить политику. Религия идет впереди, а политика следует за ней. Религия остается всего лишь прикрытием, а политика реализуется в жизни. На самом деле, там, где есть профессиональное объединение и религиозные общины, религию не найти. Там вы увидите лишь политику. Религия это глубоко личное дело каждого, а вовсе не организация. Под именем отдельных религиозных союзов действует только политика. Если профессионального объединения нет, тогда религия может существовать, но не будет религиозных общин и верующих, священников и их ремесла. Бога тоже превратили в профессию. Коммерческие интересы связывают и с ним. Неужели может быть что-то более кощунственное? Но сила пропаганды безгранична, постоянным внушением придают вид правды даже откровенному вранью. Стоит ли удивляться, если верующие и священники, которые сами стали жертвами эксплуатации, поддерживают корыстное использование людей? Религиозные общины служат мощными колоннами для общественной эксплуатации. Сплетя сеть воображенных принципов, они доказывают, что эксплуататоры это религиозные люди, а эксплуатируемые — грешники. Эксплуатируемым людям внушают, что он страдают оттого, что в прошлом совершали дурные поступки. На самом деле, религия давно стала опиумом для народа.
Когда я ответил людям на их вопросы, в последнюю очередь ко мне подошел старик. «Я могу посещать храмы?» — спросил он.
«А зачем вам посещать их? — пожал я плечами. — Бог никогда не ходит в храмы священников».
Нет иного храма Бога, нежели Природа. Остальные храмы, церкви и мечети это выдумки священников. Эти культовые сооружения не имеют даже отдаленной связи с Богом. Бог никогда не разговаривает со священниками. Храм возведен священниками, а сами они есть порождение сатаны. Они ученики черта. По этой самой причине их священные писания и религиозные общины много столетий натравливали людей друг на друга. Священники разглагольствуют о любви, но источают яд ненависти. Но человек все равно не остерегается священников. Стоит ему задуматься о Боге, и священники тут как тут. Идею о посреднике между человеком и Богом провозглашают сами посредники. Жрецы только и думают, как бы им убрать с дороги Бога. Именно они убивают Бога. Если вы по-настоящему устремлены к Богу, то не пойдете к священнику. Нельзя служить одновременно и Богу, и жрецам. Стоит только священнику переступить порог храма, и Бог мгновенно улетучивается. Для того чтобы установить связь с Богом, необходимо отречься от священника. Это единственное препятствие между Богом и его преданным служителем. Любовь не терпит третьего лишнего. И молитва угасает, наткнувшись на препятствие.
Все, во что вы верите, это не что иное, как ложь, которую повторяют тысячи лет.
Откуда у вас такая уверенность в том, что какой-то человек брахман? Почему вы решили, что кто-то шудра? Откуда вам знать, кто вайшья, а кто кшатрий? Шудра не способен развиваться, а брамин уже восседает на самом верху... откуда эта информация? На своем веку я повидал как очень тупых брахманов, так и очень разумных шудр.
Нет более низких и более высоких людей, но если тысячи лет повторять одно и то же... В этом горестном положении виноват Ману. Он проповедовал учение о четырех кастах, и ему до сих пор верят. Даже шудры верят в касты, а не только брахманы.
Шудрам, которые приходят ко мне, я пытаюсь внушить, что и они имеют право сидеть на стуле.
«Нет, мы не можем», — отмахиваются они.
Они сидят у двери, на ступенях. «Мы шудры, — говорят они. — Нам нельзя заходить в дом».
Даже неприкасаемые убеждены в кастовом миропорядке. Если брахман поддерживает такую философию, его еще можно понять, потому что такая убежденность ставит его выше людей иных сословий. Но какая польза шудре от такого верования?
В одном селении шудры праздновали день рождения великого святого Райдаса, который был башмачником, чамаром. Я находился в той же деревне, поэтому решил тоже посетить праздник.
«Нет, вы не можете прийти на наш праздник, — испугались шудры. — На нем будут присутствовать только мы, неприкасаемые».
Но я настоял на своем. Семья, в которой я остановился, забеспокоилась. «Вы принесете нам беду, — говорили люди. — Если вы пойдете на праздник, нам придется пойти с вами. Вы наш гость, и мы не можем бросить вас. Но мы не хотим идти к шудрам, потому что если кто-нибудь увидит, что мы соприкасаемся с ними, наша жизнь превратится в ад!»
«Вам не нужно сопровождать меня, — успокоил их я. — Я пойду один».
Удивительно, но шудры не пустили меня в свой круг. «Не подходите к нам, — сказали они. — Мы неприкасаемые. Если мы позволим вам опуститься до нашего уровня, то совершим грех. Бог никогда не простит нам этого».
«До чего же вы странные люди», — сказал им я.
Неприкасаемые абсолютно убеждены в своей неполноценности. Но это подлая выдумка, потому что весь мир свободен от кастовой системы, кроме индуистской общины. Это неестественная система мироустройства.
Я разговаривал с шудрами, неприкасаемыми. Сначала они не могли поверить в то, что кто-то из более высокой касты может прийти в их маленькую деревню за чертой города. Но когда я несколько раз посетил их, они постепенно привыкли ко мне, стали считать меня чудаком.
«Вас сделали рабами, вас гнетут и эксплуатируют, — сказал я шудрам. — И все из-за того, что вы цепляетесь за мелкое, но уютное верование. Однако индуистская община не хочет дать вам достоинство, свободу, значит вы не принадлежите ей.
Отрекитесь от индуизма! Объявите, что вы не относите себя к этой мерзкой общине! Кто мешает вам поступить так? И перестаньте гнуть спины на тяжелой работе. Пусть брахманы, кшатрии и вайшьи моют туалеты. Тогда они поймут, что сидеть сиднем и бормотать священные писания еще не значит быть добродетельным. Это никакая не чистота».
Брахманы только и делают, что паразитируют на обществе. Но они самые уважаемые люди, потому что образованны и хорошо разбираются в религиозных книгах. В Индии достаточно просто родиться в семье брахманов, от вас не потребуют никаких способностей. Люди все равно будут кланяться вам и касаться ваших ног. Здесь считается, что если вы брахман по рождению, значит вы уже обладаете всеми качествами, достойными почитания. И так дело обстоит вот уже не меньше пяти тысяч лет.
Поговорив с шудрами, я пришел к выводу о том, что они так привыкли к сложившейся системе, что забыли о том, что вообще в принципе могут быть свободными. Я убеждал их в своей правоте, но рано или поздно они задавали мне такой вопрос: «А как же ответственность? Если мы станем свободными, то будем и ответственными. А сейчас мы ни за что не отвечаем. Мы живем тихо и спокойно, хотя нас и без конца унижают». Они привыкли к унижениям и не делают из этого трагедию.
Ученые экспериментально доказали, что если родители и старшие братья и сестры не воспитывали ребенка в любви, тогда в будущем он будет болеть, даже если у него будет хорошее питание и полноценное медицинское обеспечение. Потребности человека удовлетворятся, а он все равно находится в угнетенном состоянии духа.
Это болезнь? Врач сочтет такое состояние болезненным. В человеке что-то не так. Врачи будут исследовать пациента, но это не болезнь.
В ребенке даже не возникла воля к жизни. Нужно, что его окутывала любовь и ласка, чтобы ему радостно улыбались, чтобы вокруг танцевали дети. При виде такой атмосферы он решит, что жизнь это чудесная тайна, которую нужно разгадать, что в жизни царит радость, танец, игра, что жизнь это не просто пустыня, что она осыпает сокровищами.
Ребенок должен увидеть эти возможности вокруг себя, в окружающих телах. Только тогда в нем возникнет воля к жизни. Эта воля похожа на родник. В ином случае он завянет и умрет, причем не от какого-то физического недуга, а просто от тоски.
Я бывал в сиротских приютах. Один мой приятель Рекчанд Парех в Чанде Махараштре опекал приют, в котором жили сто или сто десять сирот. Все они были примерно одного возраста. Люди просто оставляли их у дверей приюта. Рекчанд Парех хотел, чтобы пришел посмотреть на сирот. «Давай как-нибудь позже, — ответил я. — Мне не хочется зря огорчаться».
Но он настоял, и однажды я приехал туда, и что же я увидел? О сиротах хорошо заботились, Рекчанд Парех не жалел на них денег, но они были почти при смерти. Врачи, медсестры, лекарства, еда — все было обеспечено. Опекун отдал детям замечательный дом, а сам переехал в маленький коттедж. У сирот был красивый сад и все удобства, но не было желания жить.
«В этих детях едва теплится жизнь», — заметил я.
«Кому ты рассказываешь? — отмахнулся Рекчанд Парех. — Я уже двенадцать лет опекаю этот приют. У нас умерли сотни детей. Мы изо всех сил поддерживаем детей, но ничего не помогает. Они чахнут и перестают дышать».
Врач мог излечить ребенка от болезни, но болезни не было. Просто у ребенка не было желания жить. Я растолковал Рекчанду Пареху суть дела. Он в тот же день передал приют государству, сказав: «Я двенадцать лет старался помочь этим детям, но теперь я понимаю, что это невозможно. Я не могу дать им то, в чем они нуждаются, пусть правительство заботится о них».
«Я и сам не раз приходил примерно к такому же выводу, — признался он. — Но я не настолько проницателен, чтобы сделать четкое умозаключение. И все же я смутно чувствовал, что детям чего-то не хватает, что именно от этого недостатка в них так мало жизни».
Когда я преподавал в университете, у меня был студент — сын нищего. Я узнал об этом обстоятельстве случайно. Этот нищий постоянно стоял у вокзала, а я часто ездил на поездах. Я уже привык, проходя мимо него к поезду и обратно, протягивать ему рупию. Он был очень рад, потому что больше никто не давал ему целую рупию. Я ездил на поезде раз восемь иди десять в месяц, поэтому обеспечил ему неплохой заработок. Мы подружились.
Но однажды я пришел на вокзал, но не увидел этого человека. Поезд опаздывал, поэтому я стал прогуливаться в поисках нищего. Я чувствовал, что должен отдать ему рупию, иначе я все равно как предам его. Вдруг он где-нибудь неподалеку, а я сбежал с его рупией. Я попытался отыскать его. Я нашел его на складе, он разговаривал с моим студентом. Увидев меня, они остолбенели. Я удивился.
«Куда вы подевались? — спросил я. — Я уже давно ищу вас. Мой поезд опаздывает, а вы не оказались на своем привычном месте. Возьмите от меня рупию и облегчите мою совесть, ведь я зря беспокоюсь. Всегда помните о том, что в этот час вам следует быть там, где вы обычно стоите. О чем вы толкуете с моим студентом?»
«Теперь я не смогу скрыть от вас, что это мой сын, — ответил он. — Я наставляю его. Только никому не говорите, пожалуйста, что он мой сын. Он пользуется уважением, и люди думают, что он из богатой семьи». А этот человек в самом деле содержал своего сына как богача. Этот человек хорошо зарабатывал. В Индии нищие зарабатывают больше профессоров.
«Я никому ничего не расскажу, — согласился я. — Не нужно никому ничего рассказывать, ведь вы не делаете ничего дурного».
«Я живу только для своего сына, — сказал нищий. — В нем вся моя надежда. Он достигнет того, чего не смог в жизни достичь я. Может быть, я и не доживу до его успеха, когда он будет жить в своем доме, у него будет жена и дети, машина, высокая зарплата или свое торговое дело. Возможно, я не дотяну до этих славных деньков, но я молю Бога немного продлить мою жизнь. Я просто хочу видеть его. И я никогда не подойду к его дому, не потревожу его жизнь. Никто никогда не узнает о том, что он сын нищего. Его мать умерла, когда-то и она просила милостыню, мы так и не сочетались законным браком. Мы очень постарались, чтобы он попал в закрытое учебное заведение. Я встречаюсь с ним тайно. Он изредка приходит сюда повидаться со мной. На этот склад никто никогда не приходит. Я приму все удары судьбы, но одна лишь надежда способна наделить меня силами для того, чтобы преодолеть страдания, унижения, оскорбления. Мой сын учится на последнем курсе. Возможно, в следующем году он получит хорошую работу. Всего лишь через несколько лет у него будет свой дом, которого никогда не было у меня. В отличие от меня, у него будет законная жена. У него родятся дети. У меня есть сын, но я все равно не могу назваться его отцом, потому что не был женат на его матери».
«Вы никогда не помышляли о самоубийстве?» — поинтересовался я.
«О самоубийстве? — недоумевал он. — Вы шутите. Я думаю только о жизни, как бы еще немного продлить свои дни».
Через него я познакомился со многими нищими. Стоило мне остаться с кем-нибудь из них наедине, как я спрашивал его: «Вы хотели когда-нибудь убить себя?» Все нищие неизменно удивлялись. «Зачем вы задаете мне этот вопрос? — хмурились они. — С какой стати мне думать о самоубийстве? Я хочу жить. Я еще даже не начал жить».
Один нищий сказал мне: «Я положил деньги в банк в надежде на то, что однажды перестану просить милостыню и начну жить в покое. Иногда я буду давать милостыню какому-нибудь нищему. Люди часто оскорбляют меня. Даже бросая мне монеты, они оскорбляют меня. Они дают мне деньги без сострадания и любви. Люди просто откупаются от меня, чтобы я не докучал им. Нам, нищим, известен этот прием. Мы пристаем к людям, потому что все равно никто ничего не даст нам из сострадания. Они покупают себе покой. Поэтому мы никогда не просим милостыню у человека, который один идет по дороге, потому что он просто пошлет нас подальше. Мы находим группу людей, среди которых выбираем самого авторитетного. Он не может отказать нам, потому что тогда уронит свое достоинство, все считают его добрым и сострадательным. Он должен выказать свою доброту. Мы видим в его глазах, что он кипит от гнева, чтобы мы подловили его, но нам-то все равно».
Нищенство это бизнес, в котором много конкурентов. Вы не знаете, какому нищему принадлежите. Когда я узнал об этом, то очень удивился. Я постоянно ездил по стране и часто бывал на вокзале. Один старый нищий привык получать от меня деньги и уже принимал это за нечто само собой разумеющееся. Всякий раз, когда я шел на поезд или возвращался в город, он получал от меня одну рупию.
Поначалу он проявлял благодарность. Когда я первый раз протянул ему рупию, он глазам своим не поверил, потому что индийцы не дают нищим такие большие суммы, но постепенно он привык. На первый план вышла уже привычка, а не благодарность. Я видел в его глазах, что если я не дам ему рупию, он рассердится, ведь я все равно как отнял у него деньги.
Я ни разу не разочаровал его, но однажды, к моему удивлению, старик исчез. На его месте сидел юноша. «Не забудьте дать мне рупию», — сказал он.
«Откуда ты знаешь о рупии?» — спросил я.
«Я женился на дочери того нищего», — ответил он.
Я все еще недоумевал. «Ты мог жениться на ком угодно, — сказал я. — Но где же старик?»
Он объяснил: «В качестве приданого он отдал мне это место на вокзале, он также назвал мне имена всех людей, от которых он получает доход. Среди них первым было ваше имя. Вы каждый раз давали ему одну рупию, когда приходили на поезд и когда возвращались в наш город».
«Я не знал, что у нищих есть свои личные ареалы», — признался я. У них в самом деле есть свои территории. Нищий действительно может передать свою территорию зятю. «Я вас понял. Где старик?» — повторил я свой вопрос.
«Он нашел новое место около больницы, — объяснил парень. — Прежний нищий, который там сидел, умер. Он только кажется старым, но на самом деле он очень сильный. Никто не хочет помериться с ним силой». Нищие тоже постоянно дерутся за своих клиентов.
Однажды в Индии я приехал из Индоре в Кхандву. Это большая узловая станция, мне пришлось просидеть там час. Я сидел один в купе с кондиционером. В окно постучал нищий, и я поманил его рукой.
Он вошел и сказал: «У меня умерла мать, и мне не хватает денег, чтобы похоронить ее».
Я дал ему одну рупию. В те времена этих денег было достаточно для того, чтобы купить дрова и сжечь труп. Он удивился. Я знал, что передо мной стоит профессиональный нищий, потому что часто проезжал Кхандву, и у этого человека всякий раз умирала мать. Я мог бы сказать ему: «У тебя замечательная мать. Она Иисус Христос?» Но я ни разу не сказал ничего подобного.
В тот день он решил, что встретил безумца, снова пришел ко мне в купе и сказал: «Мой отец умер!»
«Отлично! — ответил я. — Возьмите еще одну рупию».
У него глаза на лоб полезли... Пять минут назад он сказал, что у него умерла мать, а теперь внезапно и отец отправился на небеса. Мой поступок придал ему мужество явиться ко мне еще через пять минут.
«У вас умерла жена?» — осведомился я.
«Откуда вы знаете? — вздохнул он. — Так оно и есть».
«Вот вам еще рупия, — протянул я ему деньги. — Сколько у вас родственников? Вы зря мучаете меня. Ваши родственники будут без конца умирать, и вы будете приходить ко мне. Скажите мне сразу, сколько у вас родственников, как будто у вас все уже умерли. Сколько у вас родственников?»
Бедняга мог считать не дальше десяти. «Возьмите десять рупий, — протянул я ему деньги, — и исчезните из моей жизни».
«Прежде чем я приму у вас деньги, а я уже взял у вас три рупии, мне хотелось бы узнать, верите ли вы мне, — сказал он. — У меня стремительно умерли мать, отец, жена, а теперь вы даете мне авансом деньги на похороны всех моих родственников». Он уже жалел о том, что так нагло лгал мне. «Таково мое ремесло, и все же я не стану обманывать вас», — решил он. — Вы верите мне?»
«Вы не сделали ничего дурного, — ответил я. — У меня есть деньги, а вы бедны. Вам подойдет любой предлог. Неужели вы полагаете, что я глубоко заинтересовался вашими родственниками? Ваша мать очень часто умирала и прежде. Я много раз оказывался на этой станции, и вы всякий раз приходили ко мне просить деньги на похороны матери. У вас так много матерей?»
«Объясните мне один момент, — взмолился он. — Иначе я буду всегда носить в своем сердце рану. Почему вы доверяли мне?»
«Я думал, что вы просто забываете, что уже просили у меня деньги из-за кончины разных родственников, — сказал я. — Может быть, вы полагали, что просите разных людей». Этот нищий приходил в разной одежде, однажды он пришел в шляпе, в другой раз с корзиной, в третий раз в пальто, чтобы никто не узнал в нем прежнего человека.
«Наверно, вы не узнавали во мне прежнего пассажира, — рассуждал я. — Я до сих пор доверяю вам. Мое доверие не имеет никакого отношения к вашему поведению.
Я доверяю вам, потому что не могу доверять. Я не способен на недоверие, и вы тут не при чем».
Он возвратил мне тринадцать рупий. Я попытался отказаться, но он настоял: «Нет, я не возьму у вас деньги, потому что понимаю, что вы разгадали мои уловки, и все же доверяли мне. Впервые в жизни я встретил человека, который уважает во мне человеческое достоинство. Я больше не стану просить милостыню. Вы преобразили меня».
«Вы говорите, что не могли сдержать слезы, потому что я сказал, что доверяю вам, и вы почувствовали себя недостойным, — сказал я. — Ощущение своей недостойности это великий шаг. В вас произошел квантовый скачок. Эти слезы полностью смоют с вас недостойность. Но что касается меня, то мне все равно, достойны вы или нет. Я доверяю вам».
Я побывал во многих тюрьмах.
Я преподавал в Мадхья Прадеше, в то время старый Мангалдас Пакваса был губернатором этого штата. Он очень заинтересовался мной, хотя я постоянно говорил ему: «Дядя, я не верю в Бога». Его все называли дядей. «Не важно, веришь ты в него или нет. Когда попадешь к Богу, попроси его быть милостивым ко мне, потому что я старый грешник. Ты же знаешь, что в политике я натворил много недоброго. А скоро я умру».
«Но вы умрете первым, дядя, — удивлялся я. — Разве вы не понимаете, что вы гораздо старше меня? Именно вы сможете помочь мне, я уйду из жизни позже вас».
«Но мне кажется, что я ни за что не попаду в рай, — признался он. — На небеса не возьмут премьер-министров и президентов. Все мы отправимся в ад!»
Он был простым и добрым человеком. Благодаря моей дружбе с губернатором мне открывались многие измерения. «Дайте мне бумагу, разрешающую посещать тюрьмы», — попросил я его.
«Нет ничего проще», — ответил он. Самая большая тюрьма, центральная тюрьма штата, располагалась в самом Джабалпуре. Я посещал ее почти каждое воскресенье. Пока Мангалдас Пакваса был губернатором, я часто посещал их. Я понял, что во всех тюрьмах царит единый дух. Я бывал и в маленьких тюрьмах, там было то же самое. В тюрьме можно было почувствовать, что не преступления приводят туда людей, просто они попались. Если вы умеете ловко обделывать грязные делишки... Вопрос не в добродетельности, а в умении придать подлости вид благородства. И каждый заключенный учится этому искусству в тюрьме. Когда я разговаривал с заключенными, они говорили мне о своем горячем желании выйти на свободу.
«Ради чего?» — спрашивал я.
«Вы наш друг, и мы ничего не хотим скрывать от вас, — отвечали они. — Мы хотим как можно скорее вырваться отсюда, потому что научились здесь большому искусству, которое нам не терпится испытать на практике. Пока что это просто теоретические познания, для практики нам нужно жить в обществе».
Когда я учился в университете, у нас один студент совершил убийство, и его посадили в тюрьму. Спустя много лет, когда я уже сам преподавал в университете, губернатор штата, мой приятель, попросил меня каждое воскресенье ездить в центральную тюрьму штата и разговаривать с заключенными, чтобы помочь им медитировать. Там я и встретил того студента, который кого-то убил. Он пытался скрыться в толпе других заключенных, но я выудил его из скопления людей.
Начальник попытался остановить меня. «Это опасные люди, — предупредил он. — Вам не следует приближаться к ним».
«Может быть, для вас они и опасны, — ответил я. — Но только не для меня. Я никому не причинил никакого вреда». Я схватил студента за рукав и сказал: «Зачем ты убегаешь? Я приехал специально для тебя. Когда губернатор попросил меня приезжать в эту тюрьму, я подумал лишь о том, что смогу еще раз увидеть тебя».
«Мне было стыдно, — вздохнул он. — Я предал нашу дружбу. Я не сожалею о том, что убил того негодяя, он заслужил такую участь. Но мне стыдно, что я предал нашу дружбу».
«Ерунда, — ответил я. — Ты никого не предал. Я люблю тебя так же, как и прежде, даже еще больше, потому что ты прошел суровое испытание».
Я посещал ту тюрьму каждое воскресенье, и через шесть или семь недель начальник сказал мне: «В том, человеке, которого вы посещаете прежде, чем говорить с другими, произошла странная перемена. Раньше он был здесь самым опасным человеком. От постоянно бузил, ссорился и дрался с другими заключенными. Но с тех пор как вы стали приходить к нам, он изменился. Он медитирует. Другие заключенные медитируют, лишь когда вы приходите, по воскресеньям, а он предается медитации каждый день».
Через год этот человек совершенно преобразился. Начальник тюрьмы рекомендовал его к досрочному освобождению, а ведь его приговорили к пожизненному заключению.
«Я рекомендовал вашего знакомого к досрочному освобождению, — сказал мне начальник. — Если вы замолвите на него слово у губернатора, то очень поможете ему. В ином случае никто никогда не поверит в то, что можно отпустить на свободу человека, которого приговорили к пожизненному заключению. Он уже отсидел шесть или семь лет, но это же пустяк».
Я сказал губернатору о том, что мой друг сидит в тюрьме, и поведал ему все историю. «Начальник тюрьмы хочет, чтобы его отпустили, — акцентировал я. — Мне бы очень хотелось, чтобы этого человека отпустили, потому что тогда другие заключенные обретут надежду и вдохновение. Вам он понравится. Весь год он медитировал. Он делал это в каждую свободную минуту».
Моего друга отпустили, и я спросил его: «Какие переживания были у тебя во время медитации?»
«Теперь мне кажется, что я убил того человека не зря, иначе я не смог бы так сблизится с тобой, — поделился он. — Во время я обретал гармонию с тобой, слышал биение твоего сердца. Удивительно, но медитации преобразили всю мою энергию. Насилие превратилось в любовь, а гнев стал состраданием. Мне даже не было дела до того, что всю жизнь мне придется провести в тюрьме. Вообще-то, я наслаждался отсутствием беспокойства и ответственности. Мне нужно было всю жизнь только работать и медитировать. Я читал твои книги, медитировал и постепенно вокруг меня сформировалась группа созерцателей. Мы читали вместе, обсуждали разные темы. А за воротами тюрьмы мне несколько не по себе, потому что за один год тюрьма стала для меня почти храмом. А здесь я вижу лишь отвратительную мирскую суету, которую когда-то оставил позади».
Любовь обладает химической способностью преображать энергию людей. Она меняет человека, которого вы любите, причем мгновенно.
Разве у бедного человека могут быть моральные устои? Жизнь сдавливает его со всех сторон и душит его, поэтому он вынужден распрощаться с мечтой о благородном характере. И тем не менее, политики неустанно галдят о том, что бедность не удастся уничтожить до тех пор, пока не устранят коррупцию.
Но это все равно что ставить телегу впереди лошади. Поэтому я предлагаю перестать разглагольствовать о нравственности и ее отсутствии в настоящее время и направить все свои силы на искоренение бедности. Когда бедности больше не будет, коррупция исчезнет сама собой. Сначала нужно победить бедность. Она не исчезнет от воспитания, характера, потому что уже только от бедности никакая мораль не устоит. Но если устранить бедность и нищету, тогда в народе повысится моральный уровень.
Недавно ко мне пришел судья. Между прочим, он сказал мне, что он не берет взятки. Я спросил его, до какой суммы он не берет. Судья остолбенел и пробормотал, что он не понимает меня. Я пояснил: «Вы возьмете взятку, если я дам вам пять рупий?»
«О чем вы говорите? — поморщился он. — Никогда!»
«А если я дам вам пятьдесят рупий?» — поинтересовался я.
Судья снова решительно отказался. «А если я предложу вам пятьсот рупий?» — продолжил я.
Он снова отказался, но на этот раз мягче и не очень убедительно. Когда же я поднял сумму до пяти тысяч рупий, судья спросил, для чего я веду все эти расспросы, он уже не ответил отказом. А когда я поднял сумму до пятисот тысяч рупий, он сказал, что подумает о нашем разговоре.
Что означает слабый характер? У вас сильный характер, если отказываетесь от взятки в пять рупий. Но если вы принимаете взятку пятьсот тысяч рупий, то вас можно назвать абсолютно бесхарактерным? Нет, у каждого человека есть свой личный предел.
Я знаю профессиональных свидетелей. Я жил в городе, в котором располагался высший суд штата. Сначала я решил, что один такой человек был работником суда. «Кем вы работаете? — спросил я его. — Я часто вижу вас у суда».
«Ничем, — ответил он. — Я профессиональный свидетель».
«Я вас не совсем понял» — ответил я.
«Вы не знаете профессиональных свидетелей? — удивился он. — Я даю свидетельские показания. У здания суда я нахожу клиента, которому нужен свидетель. Он совершил преступление, а я даю ему алиби».
«Но вы, по всей видимости, даете клятву...», — начал было я.
Тут он расхохотался и сказал: «Я уже так много раз клялся, что для меня обессмыслились все клятвы мира. Даже судьи знают меня, не говоря уже о преступниках и их адвокатах. Когда адвокаты понимают, что им будет трудно уберечь своего клиента от тюрьмы, они прибегают к моей помощи. Я свидетельствую о чем угодно. За десять лет я стал профессионалом и зарабатываю больше адвокатов».
Нет смысла клясться. Кому нужна какая-то книга, если вам доступны научные инструменты, которые дают абсолютно точные данные? Можно изобрести и более сложные механизмы. Человека можно загипнотизировать, и тогда он уже не сможет лгать. Ему придется сказать правду.